Первый настоящий снег в 1976 году выпал к вечеру под Ночь дьявола. Из окна гостиной нам с Брентом было видно, как ветер переплетает косые белые пряди, развешивая в надвигающихся сумерках призрачные сети. Время от времени в поле зрения попадали скученные силуэты подростков, продирающихся сквозь паутину снега.

Поджог еще не стал излюбленным развлечением Ночи дьявола, по крайней мере в пригородах Детройта, но разбой с каждым годом принимал все более угрожающий характер, так что взрослые реагировали соответственно. Мистер Фокс превратил свою дренажную канаву в «лисью нору»[38]и, вооружившись пневматическим ружьем, сидел там, пока не перевалило хорошо за полночь. Отец Кевина Дента устроил на деревьях «мины-ловушки», подпилив нижние ветви почти на всю толщину, чтобы при малейшей нагрузке – скажем, от рулона туалетной бумаги – они с треском обламывались и накрывали стоящих под ними злоумышленников.

Между тем с местных рынков целыми упаковками испарялись яйца. Из ванных комнат улетучивались куски мыла и баллончики с кремом для бритья, а из школьных шкафов – камни размером с кулак. На первых полосах «Вестей» и «Свободной прессы» публиковались передовицы, шельмующие праздник и оплакивающие снижение гражданской ответственности у городской молодежи. К вечеру все те, кто не пошел безобразничать, затаились по домам, и, казалось, весь город лег на дно.

Наша семья проводила Ночь дьявола в полной боевой готовности. Отец обычно эшелонировал маму к окну спальни, выходящему во двор, а нас с Брентом – к большому окну в гостиной. При первых признаках движения нам предписывалось просигналить фонариком на пост отца за парадной дверью, а в мамином случае – просто закричать; тогда отец выскакивал в ночную темень, улюлюкая и подвывая, как демон Скуби-Ду.[39]В дом он возвращался, покатываясь со смеху. Ночь дьявола, казалось, приводила в действие редкостный родительский талант моего отца – способность оживлять мертвое время.

Потом он отводил нас в гараж и там помогал мне доделывать костюмы, в которых мы с Брентом должны были на следующий день идти в школу. Теперь уже я мастерил костюмы сам, а отец большей частью сидел на стиральной машине и вносил предложения. Мама напекла шоколадного печенья и принесла нам на пробу, потом встала в дверях и стала смотреть, как я накладываю последние штрихи. В тот год, после того как мистер Фокс покинул свое укрытие в дренажной канаве и улегся спать, его дом закидали бомбочками с краской, а все машины в квартале задрапировали гирляндами из замерзшего конского навоза.

На следующее утро миссис Джапп устроила в спортзале конкурс костюмов для Хэллоуина. Лавры победителя достались моему брату Бренту, что меня очень порадовало. С его костюмом я провозился дольше, чем со своим, потому что он мне больше нравился. Я пришел в костюме Марка-Птицы. Таких «птиц» оказалось половина мальчишек и довольно много девчонок, правда, моя прическа выглядела более реалистично: идеально уложенная масса аппетитно переплетенных спагетти, украшенная золотистыми блестками, придающими ей такой же мерцающий эффект, как у волос Марка Фидрича во время вечерних игр. Но большая часть спагетти ушла на костюм брата. Я наклеил их на гигантское блюдо из папье-маше, которое укрепил у него на шее, потом набрызгал на них немного красной краски, натянул ему на голову красную купальную шапочку, выдавил на лицо несколько полосок кетчупа – и voilá:[40]ходячая фрикаделька с гарниром готова!

Первое место Брент, я думаю, занял главным образом благодаря тому, что его костюм рассмешил миссис Джапп. На многие костюмы она в тот раз смотрела без улыбки. В моем классе, в частности, наблюдалось заметное увеличение количества шокирующих нарядов. Сегодня, конечно, никто бы и глазом не моргнул при виде подобной экипировки, но тогда самым жутким нам показался костюм пятиклассника Триппа Гардинера, который всегда ходил колядовать с выдолбленной тыквой на голове. И с каждым годом рожица, вырезанная на тыкве, принимала все более зверский вид.

В тот раз Трипп заявился в спортзал с воткнутым в тыкву тесаком. Миссис Ван-Эллис выдернула его, как только увидела. Но это еще что – были затеи и покруче, хотя и не такие рисковые. Джон Гоблин – что совсем не вязалось с его характером – вырядился старой каргой со сморщенными резиновыми губами, перемазанными розовой слизью. А один индеец чиппиуа из третьего класса, которого звали Джеймс Море и которого я почти не знал, пришел в костюме росомахи: он с головы до ног закутался в мех со следами когтей и укусов, а изо рта торчали зубы, больше похожие на затупившиеся лезвия ножей. Миссис Джапп аж содрогнулась, когда его увидела, потом протянула руку потрогать мех, но, покачав головой, отошла.

В тот день она успевала повсюду, командуя нами, управляя, опекая нас в своей миссис-джапповской манере. Казалось, она даже знала, что произойдет, словно чувствовала, как оно надвигается с севера. После конкурса костюмов настал черед обычных предупреждений. Мы и так регулярно получали их на школьных собраниях, но миссис Джапп снова прошлась по всему списку. И снова из полицейского управления Трои прислали громилу офицера Драма, потому что кто-то решил, что его чистой массы в сочетании с жидкими космами, лежащими между крупных лопа– ток, будет достаточно, чтобы вызвать у хулиганья желание с ним идентифицироваться. Как всегда, он предупредил нас о необходимости тщательно проверять упаковки с конфетами.

– Без печати не вскрывать, – проскандировал он нараспев и велел нам несколько раз хором проскандировать это вместе с ним.

Никто не обращал на него особого внимания – даже когда мы скандировали, – пока он вдруг не умолк и глаза его не забегали по рядам детей, словно опознавая трупы.

– Жутко добрый дядя, – сказал Спенсер нам с Терезой и ухмыльнулся.

Следующие пятнадцать минут миссис Джапп объясняла, что нельзя брать яблоки, потому что в них могут быть бритвенные лезвия. Но в этом не было необходимости: Адам Сторк, третьеклассник, который кусанул такое яблоко в прошлом году, снимал бинты и всем показывал свой изрезанный язык.

Тереза сидела между мной и Спенсером, но ее единственным признанием праздника была черно-оранжевая ленточка в волосах вместо обычной черной. За все утро она практически не сказала ни слова. Один раз я мельком взглянул на нее, пока офицер Драм сотрясал воздух своими пустыми тирадами, и засмеялся, увидев, как она сидит на скамейке, выпрямив спину и слегка приоткрыв рот. Ни у кого еще я не видел такого отсутствующего выражения лица.

– Ты прямо как счетчик на парковке – так и хочется опустить в рот монетку, – шепнул я ей, но она не прореагировала.

Как только миссис Джапп выдала нам последние указания, я вытянул шею за спиной Терезы спросить у Спенсера, что мы будем делать вечером, и очень удивился, когда он пригласил меня к себе колядовать. Все внешкольные развлечения мы устраивали у меня дома, и из всех знакомых детей только Тереза рассказывала о своих родителях меньше, чем Спенсер. Он постоянно говорил о своем квартале, называя его «настоящим Детройтом», что бы это ни значило, но никогда не упоминал о родителях.