Я собиралась было спросить, что это были за мышцы, но по мере того как список становился все длиннее, я решила, что не очень хочу это знать.

Все это было очень утомительно как физически, так и эмоционально, но думаю, что самым трудным было то, что мы не разговаривали.

Я любительница поговорить из рода любителей поговорить. Когда моя мама говорит о занавесках и о том, кого следует отправить в тюрьму за их выбор, она разговаривает с вами. Когда мой папа пытается успокоить маму, он делает это при помощи слов. И я думаю, что никогда в жизни мне не доводилось провести столько времени наедине с другим человеком и сказать при этом так мало. Нельзя было даже составить одного предложения из всех слов, которыми обменялись мы с Яном.

И все это удручало меня. Очень.

Но я была слишком уставшей, деморализованной, истощенной, расстроенной и отупевшей, чтобы пытаться как-то исправить это. Черт возьми, это была работа Яна – поддерживать разговор с пациентом. Все другие тренеры – а у меня было достаточно времени, чтобы убедиться в этом, – непрерывно беседовали со своими подопечными, подбадривали их, беря на себя труд занимать их разговорами, пока те сосредотачивались на стоящих перед ними задачах.

С Яном все было наоборот. Наше молчание было тягостным и неловким. И вдобавок к этому я испытывала чувство разочарования, понимая, что у меня самый плохой тренер в зале.

Молчаливый, неприветливый и непреклонный. Наше с ним занятие закончилось лишь тогда, когда все остальные уже разошлись, а я стала чувствовать себя так, словно мое тело превратилось в желе. Я была уверена, что в конце занятия Ян поможет мне перебраться обратно в кресло, но он лишь небрежно бросил доску между креслом и матами и отвернулся к окну.

Я глубоко вздохнула, глядя на нее.

Я не просила о помощи, зная, что не получу ее.

Кое-как поправив катетер, который отклеился от моего бедра, я стала медленно передвигаться в сторону кресла.

Но я устала сильнее, чем думала, потому что, когда я оперлась на руку, мой локоть согнулся, и я потеряла равновесие.

Я должна была плюхнуться на пол, но почти в тот же момент, как я осознала, что падаю, Ян подхватил меня. Я готова была поспорить на сто долларов, что все его внимание было приковано к окну, но, очевидно, боковым зрением он следил за мной, потому что поймал меня и я оказалась сидящей в кресле раньше, чем поняла, что случилось.

– Спасибо, – пробормотала я, прежде чем вспомнила, что в определенном смысле он был причиной тому, что я чуть не упала.

Но он в первый раз посмотрел мне в глаза.

– Я вас утомил, – сказал он.

– И не только физически.

Я заметила, что у него синие глаза. Темно-синие, почти черные.

– Вы славно поработали сегодня.

Несмотря на то что я была в бешенстве, мне было приятно это услышать. «А вы, – подумала я, – все время таращились в окно».

Он внимательно посмотрел на мое лицо, а потом выпрямился и объявил:

– Пора возвращаться в палату.

Я видела, как после занятий другие тренеры сами везли своих пациентов в колясках – особенно пожилых или очень уставших, – и я полагала, что Ян поступит так же.

Я ошиблась. Разумеется.

Он повернулся ко мне своим идеальным задом и направился к выходу, и у меня не осталось выбора, кроме как последовать за ним.

У двери он остановился около доски с именами пациентов. Под моим именем была пустая строка. У других пациентов в этой строке были нарисованы звезды, смеющиеся рожицы и сердечки, но в моей строке Ян поставил лишь мрачный жирный крест.

Что в точности отражало мои чувства в тот момент.

Когда мы вернулись в палату, незнакомая мне медсестра с упреком сказала:

– Ян, она должна была вернуться сорок пять минут назад.

Правда? Я посмотрела на Яна, прищурившись, но он притворился, что не видит этого.

– Она никак не хотела заканчивать занятия, – сказал он. – Настоящая динамо-машина.

– Она была мне нужна.

– Девушка в твоем полном распоряжении.

И в этот момент зазвонил мобильный телефон, который купила мама. Я еще не слышала, как он звонит, и эта мелодия оказалась такой громкой и резкой, что все присутствующие вздрогнули. Ян взял телефон со столика и протянул мне.

– Алло? – сказала я.

Мужской голос спросил:

– Это Маргарет Якобсен?

– Да?

– Нейл Путман из отдела кадров компании «Симпекс».

Моя новая работа! О боже, я совсем забыла о ней! Должна ли я рассказать, что случилось? Или они уже знали об этом? То собеседование, казалось, было сто лет назад, в другой жизни.

– Я вас помню, – после некоторой паузы сказала я. Нейл Путман был тем парнем, который сообщил мне, что неофициально я уже могу считать себя принятой на работу. – Как вы поживаете?

– Прекрасно. – Голос был излишне бодрым, но вначале я этого не заметила. – Да, – продолжал он, словно только что вспомнил об этом, – мне надо сообщить вам, что руководство приняло окончательное решение по поводу той вакансии.

Я затаила дыхание. Это было невероятной проблемой. Мне было двадцать восемь лет, я только что закончила бизнес-школу и получила сказочную работу, на которую не имела права из-за недостатка опыта, и это было просто чудом. А в настоящий момент, учитывая, что я даже не могла пописать без посторонней помощи, было маловероятно, что я смогу воспользоваться своим везением. Что делать, если они предложат мне выйти на работу на следующей неделе?

Никогда еще в своей жизни я не сталкивалась с проблемой, перед которой спасовала бы. Та часть меня, которая всегда была готова ринуться в бой, даже не представляла, что я не смогу влезть в костюм от Энн Тейлор и не отправлюсь в их офис в ту же минуту, как они скажут «Принята!». Но другая часть меня, та, с катетером, не могла представить, что я вообще когда-нибудь выйду из больницы, не говоря уже о том, чтобы устремить все свои мысли на решение «стратегических и логистических задач».

Мне оставалось только тянуть время. Может быть, мне удастся договориться, что я выйду на работу лишь в конце лета. Сколько понадобится времени, чтобы я пришла в норму? Два месяца? Четыре?

Но не успела я раскрыть рот, чтобы предложить это, как Нейл Путман сказал:

– Они предпочли другого кандидата.