– Скажи мне, Тезей, – говорит он, – когда ты планируешь вернуться в Лондон? Тут по ночам шныряет масса тварей, без дела не останешься. Несколько отличных университетов, все под завязку набиты привидениями.

– С мамой разговаривали, да?

Он смеется, но, разумеется, разговаривал. С тех пор как погиб отец, они поддерживают связь. Он был папиным… наверное, «наставник» самое подходящее слово. Но не только. Когда папу убили, он прилетел в тот же день. Не давал нам с мамой расклеиться. Теперь он пускается в разглагольствования о том, куда лучше подавать документы на следующий год и как мне повезло, что отец обеспечил мое обучение и мне не придется возиться со студенческими займами и всяким таким. Это действительно удача, потому что стипендия для такого перекати-поля просто не предусмотрена, но я обрываю его. У меня более важные и насущные проблемы.

– Мне нужна помощь. Вляпался в на редкость заковыристую катавасию.

– Какого сорта катавасия?

– Мертвого.

– Разумеется.

Рассказываю ему про Анну, он слушает. Затем до меня доносится знакомый звук катящейся стремянки и его негромкое пыхтение, пока он лезет за книжкой.

– Она не обычный призрак, это однозначно, – говорит он.

– Знаю. Что-то сделало ее сильнее.

– То, как она умерла? – спрашивает он.

– Не уверен. Судя по тому, что я слышал, ее просто убили, как и многих других. Перерезали горло. Но теперь она обитает в своем старом доме, убивая всякого, кто зайдет внутрь, словно какой-то чертов паук.

– Не выражайся, – ворчит он.

– Извините.

– Она определенно не просто переменчивый дух, – бормочет он, в основном для себя. – И ее поведение слишком управляемо и сознательно для полтергейста… – Он умолкает, и я слышу шорох перелистываемых страниц. – Говоришь, ты в Онтарио? А дом не стоит на каком-нибудь старом кладбище?

– Не думаю.

– Хм-м.

Проходит еще пара «хм-м», прежде чем я предлагаю просто спалить дом дотла и посмотреть, что будет.

– Я бы не советовал, – сурово говорит он. – Возможно, дом – единственное, что ее связывает.

– Или является источником ее силы.

– И так тоже может быть. Но это требует расследования.

– Расследования какого типа?

Я знаю, что он скажет. Он скажет, чтобы я не ленился, выходил на улицу и работал ногами. Скажет, что мой отец никогда не стеснялся заглянуть в книжку. Затем примется сетовать на нынешнюю молодежь. Если б он только знал.

– Тебе понадобится разыскать поставщика оккультных товаров.

– А?

– Надо заставить эту девицу выдать свои секреты. Что-то… произошло с ней, повлияло на нее, и прежде чем ты сумеешь изгнать ее дух из того дома, ты должен выяснить, что это было.

Этого я не ожидал. Он хочет, чтобы я навел чары. Я чарами не занимаюсь. Я ж не колдун.

– И зачем же мне поставщик оккультных товаров? Мама вон такой поставщик.

Смотрю на свои руки под водой. Кожу начинает пощипывать, но мышцы как новенькие, и даже сквозь потемневшую воду видно, как тускнеют синяки. Мама великая травница.

Гидеон хихикает:

– Будь благословенна твоя дорогая матушка, но она не поставщик оккультных товаров. Она одаренная белая ведьма, однако к тому, что требуется здесь, она отношения не имеет. Тебе нужен не круг из букетиков и не хризантемовое масло. Тебе нужны куриные лапы, ограждающая пентаграмма, вода или зеркало для гадания и круг священных камней.

– А еще мне нужен колдун.

– Уверен, за все эти годы ты накопил достаточно ресурсов, чтобы найти хотя бы это.

Морщусь, но на ум приходят двое. Томас и Морвран Скворец.

– Давай я закончу изучение вопроса и через пару дней пришлю тебе по электронной почте готовую схему ритуала.

– Хорошо, Гидеон. Спасибо.

– Конечно. И, Тезей…

– Да?

– А ты пока ступай в библиотеку и постарайся раскопать все, что можно, о том, как девочка погибла. Знание – сила, ты знаешь.

Улыбаюсь:

– Работать ногами. Верно.

Вешаю трубку. Он считает меня тупым инструментом, просто руки-ножик-быстрота, но на самом деле бегать я не ленюсь, и исследованиями занимался еще до того, как начал пользоваться атамом.

После папиной смерти у меня появились вопросы. Беда была в том, что ни у кого, похоже, не имелось ответов. Или, как я подозревал, никто не хотел ими со мной делиться. Поэтому я отправился искать их сам. Гидеон с мамой очень быстро упаковали наши вещи и увезли нас из дома в Батон-Руж, где мы остановились. Но я успел сделать вылазку на заброшенную плантацию, где мой отец встретил свою кончину.

Дом был нечеловечески уродлив. Как я ни злился, но заходить туда не хотелось. Если неодушевленный предмет способен свирепо глядеть и рычать, то этот дом именно так и делал. Мое семилетнее сознание видело, как он раздвинул оплетавшие его лианы, как стер мох с крыльца и оскалил зубы. Чудесная штука воображение, а?

Мама с Гидеоном еще несколько дней назад очистили это место, раскидывая руны и зажигая свечи, дабы убедиться, что отец обрел покой, а привидения ушли. Однако, поднимаясь на крыльцо, я заплакал. Сердце говорило мне, что папа здесь, что он спрятался от них, чтобы дождаться меня, и вот-вот откроет дверь с огромной мертвой улыбкой. Глаз у него не будет, а на боках и руках будут огромные полукруглые раны. Звучит глупо, но, по-моему, я заплакал еще горше, когда открыл дверь сам, а его там не оказалось.

Дышу глубже, чую чай и лаванду. Это возвращает меня обратно в тело. От воспоминаний о том дне, обследовании того дома, кровь стучит в ушах. По ту сторону входной двери я обнаружил следы борьбы и отвернулся. Я хотел получить ответы на свои вопросы, но не хотел представлять, как избивают моего отца. Не хотел думать, что ему было страшно. Я миновал треснутую балюстраду и инстинктивно направился к камину. Комнаты пахли старым деревом и гнилью. Присутствовал также более свежий запах крови. Непонятно, откуда я знал, как пахнет кровь, – так же непонятно, как и то, что я двинулся прямо к очагу.

В камине ничего не было, кроме стародавних углей и пепла. И тут я увидел его. Всего лишь уголок, черный, как уголь, но чем-то от него отличающийся. Более гладкий. Он выглядел загадочно и зловеще. Я протянул руку и вытащил его из пепла: тонкий черный крест дюйма четыре длиной. Вокруг него обвилась черная змейка, тщательно сплетенная из чего-то, в чем я немедленно распознал человеческие волосы.

Я схватил тот крест с такой же уверенностью, какая наполняла меня семь лет спустя, когда я взял отцовский нож. В тот момент я знал точно. Именно тогда я понял, что то неведомое, что текло в отцовской крови – то магическое свойство, что позволяло ему рассекать мертвую плоть и отсылать ее прочь из нашего мира, – течет и в моих жилах тоже.