— Повелеваю, — сказал Генрих. — За всех рыцарей, защищавших крепость, в ближайшие три дня будет назначен выкуп. Под честное слово я отпущу каждого и назначу время возвращения. Если к означенному сроку рыцарь не вернется, пусть знает, что честь его потеряна. И если он еще раз попадется ко мне в плен, то будет повешен на первом суку как простой разбойник. Что касается горожан, то они должны сейчас же, без промедления, признать себя подданными короля Англии. Готовыми всегда и во всем верно служить ему. В противном случае они могут убираться из города восвояси. — Король усмехнулся. — Но без штанов. Для их имущества и домов найдется новый хозяин!

Это было 23 сентября. А на следующий день Генрих Пятый послал в Париж гонцов с письмом к дофину Луи. Английский король был оскорблен тем, что его предложением руки и сердца Екатерине Валуа пренебрегли, и потому вызывал семнадцатилетнего юношу на рыцарский поединок. Не больного же Карла Шестого ему было вызывать! Увлеченный музыкой и не любивший воинские забавы, Луи Валуа на письмо мрачного соседа Ланкастера не ответил.

Еще через трое суток, оставив в Гарфлере гарнизон и провиант, Генрих Пятый двинулся на северо-восток, к Сомме. Тогда он еще точно не знал, где ему придется столкнуться с войском французов.

И вот теперь, под Азенкуром, на этом чертовом поле, в хляби, под дождем, Генрих не знал, жалеть ему или нет, что он осадил Гарфлер. И не выполнил своего первоначального плана, а именно: пройти маршем мимо Парижа, охваченного гражданской войной, и, занимая по дороге города, дойти до Бордо, английской территории, с принадлежавшими ему крепостями, и уже оттуда угрожать французам и расширять свои владения на континенте.

Жалел, потому что не знал, каков может быть исход битвы. И нужно ли было искать этого сражения. Французы вылезли из кожи, чтобы в короткие сроки собрать войско. Но у них это получилось.

Три тысячи из двенадцати он потерял. А три четверти из всех его людей, прибывших в Нормандию, были лучники. Болезни не разбирают, за кого им браться. Они одинаково косят как рыцарей, так и простых вилланов. От проклятой болезни умер один из его полководцев — Майкл де ла Поль, граф Суффолкский. Рыцарская конница короля поредела на четверть, и теперь, под Азенкуром, была раз в пять меньше, чем у французов. А с такой разницей столкнуться с последними, настоящей грозой, в чистом поле — значит обречь себя на верную смерть. Англичане могут сражаться как львы, они постараются забрать с собой как можно больше французов, но все равно это будет самоубийство.

Но Генрих из рода Ланкастеров даже не думал первым бросаться в бой. Он поступил бы так лишь в том случае, если бы сам Господь раздвинул полные дождя небеса над Азенкуром и приказал бы ему громовым голосом двинуться на противника. Оттого вилланы Генриха, самые меткие стрелки в Европе, с руками могучими, как ноги тягловых лошадей, и везли с собой в повозках не только двухметровые луки и связки длинных стрел, но и колья, выточенные из бревен. Сложив луки, мечи и топоры, они с быстротой, которой могли позавидовать самые расторопные строители любых фортификаций, вбивали тяжелыми молотами эти колья в землю перед своим, выбравшим боевую позицию войском. Вбивали, чередуя длинные бревна с короткими, и на последние укладывали длинные острые колья, заточенные так, как затачивает смертоносный кол палач, намереваясь насадить на него свою жертву. Концы этих кольев были направлены на противника — на уровне конской груди, а тупые концы вгонялись в землю и сверху прижимались бревнами. Такой палисад напоминал гигантского ежа, не иначе. И все это лучники делали с быстротой воистину неподражаемой! Тяжеловооруженный рыцарь на боевом коне не сможет перемахнуть через такую преграду, он встанет перед ней. А не успеет остановиться — верная смерть. Да и простой воин должен забыть хотя бы на несколько секунд о своем мече, чтобы перелезть через невысокую стену. А этого времени всегда достаточно, чтобы раскроить ему голову топором или хотя бы отсечь руку! С таким палисадом легко расправиться бомбарде, расправиться как с пушинкой, но для сражения в поле артиллерию не берут. Их свозят к осажденным крепостям. Палисад можно развалить тяжелым бревном, с которым, разбежавшись, бросятся на него с десяток здоровых молодцов. Но ни один не добежит до стены — на каждого найдется по доброй английской стреле. А то и по дюжине — на отчаянного брата.

Поэтому Генрих Ланкастер и построил свои войска так, точно собирался отбиваться от противника в осажденной крепости. Оставшиеся девять тысяч бойцов здесь, под Азенкуром, были поделены Генрихом и его полководцами на три части. Центральной командовал сам король, правой — герцог Йорк, левой — лорд Камой. Впереди каждой части войска, отгородившись соединенными друг с другом палисадами, стояли лучники. Простые вилланы, в случае близкого боя готовые отбросить свое грозное оружие и взяться за другое — мечи и топоры. С их рядами смешались копейщики и спешенные рыцари. Палисад, обращенный к французам не ровной полосой, а треугольниками, по всей изломанной линии разрывали маленькие проходы — для стремительной ответной атаки.

Генрих Пятый размышлял — пел ему свою грозную песню гений войны, шептал на ухо советы. Да, его войско устало от многодневного непрерывного перехода; да, потрепанное болезнью, оно уступало противнику числом. И тем не менее, простояв три часа напротив французов, под дождем, он приказал немедленно позвать к нему герцога Йорка и лорда Камоя, командующих правым и левым флангом его армии. Через пять минут, промчавшись вдоль рядов, два первых аристократа Англии, почти одновременно, на боевых конях и в полном вооружении, предстали перед своим королем.

— Отдайте распоряжение снимать частокол, — сказал Генрих.

Герцоги переглянулись. Что случилось? Неужели молодой король, всегда — образец выдержки, способен в этот решающий день наломать дров? Стоять три часа заклятым врагам друг против друга — лицом к лицу — тут не у каждого выдержат нервы!

— Атаковать французов? — не веря своим ушам, спросил Йорк. — Они только и ждут этого, государь!

Король хмуро улыбнулся, но не ответил.

— Ваше величество… — вступил в разговор Камой.

Но король не дал ему договорить.

— Мы пройдем вперед четверть мили, — сказал он.

— Четверть мили, но зачем? — спросил Йорк.

— Это опасно, — серьезно проговорил Камой.

— Еще как опасно! — с улыбкой воскликнул молодой король.

Вокруг них шумел дождь. Рыцари и солдаты, смотревшие на полководцев и короля, притихли. Только легкий гул. Все знали: скоро все решится. Бой будет сложным. На этом поле останутся многие. На чужой земле. Серая полоса французского войска, смазанная из-за дождя, для каждого была линией великой победы. Но скорее — смерти, если только король англичан совершит оплошность…

Глаза Генриха блестели. Казалось, рассудок покидает его. Если в такие минуты в кого вселится дьявол, пиши пропало. Гибель и позор ждет войско.

— Еще как опасно… — повторил молодой король.

— Они могут пойти на нас! — воскликнул герцог Йорк. — Они воспользуются моментом!