сначала Павловского, а потом пригородного Аульского куста, он успешно двигался по служебной лестнице, уже и окружной Совет возглавлял, а при этом держал на примете Корнилова и его тоже продвигал – из рядовых веревочников в председатели артели, из председателя артели – в уполномоченные окружного промыслового Союза.

Таким образом, Корнилову не грозили неприятности по месту службы из-за того, что он задержался в Красносибирске, не об этом забота, забота другая – поговорить бы с Бондариным.

Корнилов ждал, что не сегодня, так завтра его пригласят к разговору, так ему казалось. И не напрасно казалось: действительно, к нему подошел все тот же, старой выучки официант и тихо, значительно произнес:

— Вас просят-с... – Рыжеватыми глазами показал, кто и куда просит.

Корнилов приблизился, Бондарин подвинул ему стул, а по столу придвинул графинчик.

— Может быть, будем знакомы?

— А мы, Георгий Васильевич, знакомы! – с неожиданной для себя прямотой отозвался Корнилов. – Были бы не знакомы, вы разве меня позвали бы?

— Ну да, ну да, – тоже запросто, но и не без настороженности кивнул Бондарин. – Вы не Корнилов ли? Не Корнилов ли из Иржинска?

Теперь уже истинно удивился Корнилов.

— Память?

— Не жалуюсь, но скажу вам, Корнилов, и еще один секрет: веду дневник. Дневник, не беспокойтесь, без упоминаний имен-фамилий, разве только одни условные обозначения «эн», «эм», «ка» и прочие, но все равно благодаря этому день за днем закрепляются в памяти. Для чего бы это? Чтобы закреплялось-то? Не подскажете?

— Не думал. Никогда. И дневник не вел никогда... Ни к чему.

— А я думал. И много до чего не додумался. Зато помню действительно многое и многих. Капитана Корнилова помню. Между прочим, хотя мы и не встречались с тех пор, но где-то имя ваше и еще показалось передо мною. Под Читой где-то. В составе тех же иржинских полков, кажется?

— Могло быть, – согласился Корнилов. – Вполне.

— Хотел бы вас спросить, если сочтете возможным: полковника Федечкина не доводилось ли после встречать? Который уехал из Иржинска в Уфу? Чтобы не ссориться там с иржинским эсером, кажется с Евсеевым?

— Точно так, с Евсеевым! Нет, Федечкина не встречал.

— И не слыхали ничего о нем?

— Никогда!

— В воду канул. А ведь полковник как-никак! Отличный офицер, ах, какой офицер! Виделся с ним кратко, немногим больше, чем с вами, а вот надо же... Наверное, погиб. А вот вы? Поздравляю! Как удалось-то? С приключениями?

— С большими.

— Уж, конечно, не с маленькими! Вот имени-отчества не знаю, от этого неловкость.

— Петр Николаевич.

— Благодарю. Так вот я, знаете ли, Петр Николаевич, подумываю завещание оставить писателям. Будут писать романы о нашем с вами времени, чтобы обязательно помечали: «Роман приключенческий»! Не послушают ведь, бестии, нет! Дескать, сами с усами, а какие там усы, ежели человек самолично ни в красных, ни в белых не участвовал? Нет, не послушают, и только по одной причине – по недостатку фантазии. Ну и что ж в результате всех ваших приключений?

— Каких?

— Да ваших собственных?

— Служу. Уполномоченным промкооперации. В городе Ауле.

И Корнилов рассказал кое-что о нынешней своей службе, а Бондарин слушал со вниманием, как будто бы речь шла о событиях первейшей важности. Потом сказал:

— Ну что же, все это прилично. Я так полагаю, что прилично, хотя можно было бы гораздо-гораздо интереснее для души и материально. Ну, об этом несколько ниже, а сейчас вернемся к воспоминаниям. Я ведь, Петр Николаевич, в тот раз, в Омске-то, с вами, философом, очень, очень о многом хотел поговорить, с размахом и даже с душой поговорить. Помните, вагон тот раз покатили по рельсам, стали перемещать с одного пути на другой, так это я нарочно совместил – ваше посещение с этим перемещением, чтобы времени у нас оказалось побольше, чтобы естественнее получилась ваша задержка в вагоне, но не случилось истинного разговора.

— Вы знали, что когда-то я был философом?

— Петербургского университета. Мне как-никак, а кое-что докладывали. О моих посетителях. Теперь возьмем нынешнее время, нынешнюю нашу встречу – разговаривай, ничто не мешает, но нет, не тот опять-таки случай, еще не пригляделись друг к другу. Приглядимся, а? В других-то временах? – И он уставился на Корнилова,

Пригляделись, даже и другие времена не помешали, и Бондарин горячо, даже горячечно, стал уговаривать Корнилова:

— У нас же с вами пять лет впереди. Это же очень много!

— Пять?

— Через пять лет во все советские организации и в Крайплан, разумеется, придут молодые советские специалисты, новой выучки и непоколебимой коммунистической идеологии, ну, а тогда они и вспомнят, что мы с вами «бывшие». Да мы и сами вспомним, что мы «бывшие», и впадем в уныние и в недоумение, но я вам скажу: пять лет – огромный срок! Для людей повоевавших, знающих, как легко жизнь покидает человека, совсем огромный срок, и вы совсем недурственно будете себя чувствовать!

— Так и рассчитали – пять лет?

— Рассчитывал на девять-десять. Пять прошло, пять осталось.

— Ну, а если осталось все еще десять? – выяснял Корнилов. Он тот раз с Бондариным торговался, но Бондарин стоял на своем.

— Нет-нет, – говорил он, – ежели десять, тогда им, всему руководящему кадру Советской власти, надо будет признать, что без «бывших» они обойтись не могут, больше того, что и без нэпа, без нэпманов не могут! А разве можно? Да как же так? Нет-нет, наши сверстники, то поколение, которое с нами воевало, не хочет уйти вместе с нами и действительно не может этого! Сначала должны уйти мы, ну, а потом уже, пусть через небольшой срок, и они! Иначе – несправедливость! А нэп эту несправедливость с каждым днем усугубляет. Вот я своему начальнику, зам. председателя Крайплана, товарищу Прохину, недавнему чекисту, разве я не намозолил ему глаза? Пять лет назад он меня, особо опасного государственного преступника, допрашивал со строгостью и многократно, из каждого допроса с очевидностью проистекало, что он должен меня расстрелять, и вдруг? Вдруг я у него в Крайплане чуть ли не первый спец и он по нескольку раз в день спрашивает у меня совета, руководствуется моими докладными записками. Должен положительно отмечать мою работу на профсоюзных собраниях, а в письменных ежегодных характеристиках должен, надо