(5 сентября)

Опа. Пропустил день. Слишком много всего. Итоги дня вчерашнего. Всего в нескольких словах. Вчера, когда забирал детей из школы, от «парк-авеню» отвалился бампер. Для будущих поколений: «парк-авеню» = модель машины. Нашей, не новой. Нашей, старенькой. Поржавевшей. Ева села, спросила, что означает слово «старьехлам». В этот момент бампер и отвалился. Мистер Ренн, учитель истории, был очень любезен, поднял бампер (заметка на память: написать благодарственное письмо директору) и сказал, что у него один раз тоже отвалился бампер, когда он учился в колледже и был бедным. Ева меня заверила, что ничего страшного – отвалился и отвалился. Я ответил, конечно, ничего страшного, да и чего там может быть страшного, просто случилось что-то такое, чему я определенно не был причиной. В памяти сохранилась картинка: трое маленьких детишек на заднем сиденье, – горе горькое, смиренно держат бампер на коленях. Один конец бампера вынужденно торчал из окна Евы, и сегодня она сопливится, а на руке – небольшая царапинка от острой части бампера. Мистер Ренн прикрепил носовой платок к концу бампера, торчавшему из окна. Когда Ева забеспокоилась, что мы можем забыть вернуть платок («Мы такие забывчивые, папуля»), я сказал, что не считаю нас забывчивыми. А потом, конечно, по пути домой ветер этот платок сорвал.

Лилли, как всегда, поместила случившееся в широкий контекст, сказав, кого волнует какой-то дурацкий бампер, если мы все равно скоро, когда разбогатеем, купим новую машину, верно? Приехали домой, я сунул бампер в гараж. В гараже лежала большая дохлая мышь или маленькая белка, а по ней ползали личинки. С помощью лопаты переместил бо́льшую часть белки/мыши в мусорный пакет «Хефти». На полу гаража остается развод или пятно, похожее на масляное, с торчащими из него кисточками шкурки.

Постоял, грустно глядя на дом. Подумал: почему грустно? Не грусти. Грустишь ты – грустят все вокруг. Войди в дом веселым, не упоминай про бампер, про пятно от белки/мыши, про личинки, дай Еве добавки мороженого за то, что строго с ней говорил.

Она прелестнейшее дитя. Громаднейшее сердце. Раз, еще крошкой, нашла мертвую птицу во дворе и положила на детскую горку, чтобы птица «могла считать себя частью семьи». Она плакала, когда мы выкидывали старое кресло-качалку, кричала: кресло, мол, ей говорило, что хочет провести остаток дней в подвале.

Нужно пересилить себя! Быть добрее. Начни прямо сейчас. Скоро они вырастут, и как будет горько, если от тебя останется воспоминание как о раздраженном, замученном типе в разваливающейся машине.

Список того, что нужно сделать в первую очередь: проверить сальдо чековой книжки. Получить талон техосмотра на «парк авеню» и приклеить на стекло. Заменить бампер. (Заметка на память: узнать, выдадут ли талон без бампера.) Смыть пятно, оставшееся от белки/мыши в гараже, чтобы дети могли там играть летом.

Список того, что нужно сделать во вторую очередь: сделать уборку в подвале (после недавних дождей там небольшой потоп, который уничтожил коробки/упаковочные материалы, заготовленные к Рождеству. К тому же клетка для морской свинки, кажется, плавала. Переставлена на стиральную машину. Теперь, когда будет стирка, должен временно переставить клетку в воду.).

Когда у меня будет достаточно досуга/средств, чтобы сидеть на тюке сена и смотреть на луну, пока семья спит в роскошном особняке? Вот тогда и будет возможность хорошенько подумать о смысле жизни и т. д., и т. п. У меня такое чувство – и всегда было такое чувство, – что это и всякие другие хорошие вещи непременно с нами случатся!

(6 сент.)

Сегодня – очень тягостный день рождения в доме Лесли Торрини, подружки Лилли.

Дом этот – особняк, в котором как-то раз останавливался Лафайетт. Торрини показали нам комнату Лафайетта, теперь это «комната для игр». Плазменный телевизор, пинбол, массажер для ног. Тридцать акров, шесть дополнительных построек (они так их называют – «постройки»): одна для «феррари» (три штуки), одна для «порше» (две, плюс еще одна, которую он сейчас тюнингует), одна для старинной карусели, которую они реставрируют как семья (!). Через ручей, кишащий форелью, переброшен красный восточный мост, привезенный из Китая. Показали нам отпечаток копыта времен какой-то династии. В гостиной рядом со «Стейнвеем» – гипсовый слепок копыта еще более ранней династии, сделанный с бревна другого моста. Автограф Пикассо, автограф Диснея, платье, которое надевала Грета Гарбо, – все это выставлено в большом застекленном шкафу красного дерева.

Огород, за которым ухаживает парень по имени Карл.

Лилли: «Вау, этот сад типа раз в десять больше, чем весь наш двор».

Цветник, за которым ухаживает другой парень, которого, как ни странно, тоже зовут Карл.

Лилли: Ты бы не хотел тут жить?

Я: Лилли, ха-ха, не…

Пэм (моя жена, моя радость, любовь моей жизни!): Знаешь, что в ее вопросе неправильно? Это «ты бы не»? Нужно, Ты бы хотел здесь жить? Я знаю, я бы хотела.

Перед домом, на просторном газоне – крупнейшая композиция ДС из всех, что я видел: все в белом, белые мантии, колышутся на ветру.

Лилли говорит: Можно подойти поближе?

Лесли, ее подруга: Можно, но мы обычно не подходим.

Мать Лесли в индонезийском саронге: Мы не подходим, потому что делали это много раз, детка, но, если тебе хочется? Наверное, для тебя все это что-то очень новое и волнительное?

Лилли, застенчиво: Да.

Мама Лесли: Пожалуйста, иди, порадуйся.

Лилли стремглав убегает.

Мама Лесли Еве: А ты, детка?

Ева жмется застенчиво к моей ноге, отрицательно качает головой: нет.

Тут появляется отец (Эмметт), держит свежераскрашенную ногу от карусельной лошадки, говорит, пора обедать, надеется, что нам понравится блюдо из свежей рыбы парусник, доставленной из Гватемалы, приготовленной с редкой приправой, которую привозят из одного-единственного небольшого района в Бирме и которую приходится вывозить за большие взятки, а еще ему пришлось сконструировать и построить специальный контейнер, позволяющий сохранять свежесть парусника.

Дети могут поесть позднее в домике на дереве, говорит мама Лесли. Мы купили специальную сервировку для стола. Та, которая была там раньше, была русской. Мы ее привезли из России, когда уехали оттуда. Очень неплохая, но немного облезла. И подсвечники были старинные. Я имею в виду старинные в смысле романовские.

И на прошлой неделе мы наконец доделали там электропроводку, говорит Эмметт.

Он показывает на домик на дереве, выкрашенный под викторианский, с двускатной крышей, торчащим изнутри телескопом и чем-то вроде небольшой солнечной панели.

Томас: «Вау, этот дом на дереве типа раза в два больше нашего настоящего дома».

Пэм (шепотом): Не говори «типа».

Я: Ох-ах-ах, пусть говорит, как ему нравится, давай не будем…

Томас: Этот дом на дереве раза в два больше нашего настоящего дома.