Читатель, должно быть, заметил, что в данной главе не рассматривалась опасность, которую фетровые шляпы несли своим владельцам. Скорбная история бедных шляпников будто бы сама собой снимает вопрос о том, может ли содержащаяся в шляпах ртуть навредить потребителю. Высокий уровень содержания ртути, обнаруженный в фетровой пыли и готовых шляпах, вызывал у врачей некоторые подозрения, но они не стали объявлять шляпы прямой угрозой здоровью. Главный инспектор фабрик в своем отчете 1912 года выражал осторожные опасения: «Нам представляется, что нельзя полностью исключить возможность возникновения меркуриализма у тех, кто носит фетровые шляпы»[193]. Я также не располагаю свидетельствами отравлений ртутью владельцев шляп. Острота проблемы снижалась благодаря конструкции шляп, поскольку их наружная сторона часто покрывалась лаком, чтобы сделать шляпу непромокаемой и более жесткой. Впрочем, в процессе чистки, или bichonnage, когда шляпы расчесывали и полировали, чтобы поддержать глянец, небольшое количество пыли, содержащей ртуть, попадало в воздух. Внутренняя часть шляпы также в целях защиты от износа имела подкладку из блестящего шелкового атласа и оторочку из кожаной шляпной ленты (ил. 7 во вклейке). Шляпная лента сама по себе могла вызывать аллергические реакции. В 1875 году British Medical Journal опубликовал статью под заголовком «Отравление шляпой»: молодой сапожник из Польши носил шляпу, вызывавшую столь сильную реакцию, что его кожа на лбу покрылась гнойной сыпью, а лицо распухло так, что он не мог открыть глаза. Шляпу передали в лабораторию, где в ее подкладке был найден «краситель, содержащий яд»[194].

Мужчинам зачастую докучали их головные уборы, но в основном их жалобы сводились к тому, что шляпы жаркие и тесные. В 1829 году в диссертации по медицине Александр Преси утверждал, что шляпы защищали своих владельцев от ударов по голове или падающих сверху предметов, но также выражал обеспокоенность тем, что они могли вызывать выпадение волос, инфекции кожи головы и перегревание. Мешая циркуляции крови, шляпы якобы ослабляли общую конституцию тела, вызывали головные боли и даже «препятствовали свободному проявлению наших умственных способностей»[195]. Всегда готовые применить новейшие технические изобретения, чтобы выгоднее продать свой товар, шляпники отреагировали на эти жалобы. Несколько изделий из коллекции музея Гальера усовершенствованы скрытыми вентиляционными отверстиями на макушке и по бокам, а один из экземпляров оснащен внутренней налобной сменной повязкой из гофрированной бумаги для поглощения капель пота.

На протяжении двух столетий ртуть была неотъемлемым элементом технологии изготовления шляп, поскольку в ней не видели угрозы здоровью потребителей мужской моды. Ртуть медленно убивала мастеров шляпного дела, преимущественно мужчин. Однако в шляпном деле ее использовали столь долго еще и в силу классовых и гендерных причин. Жертвами моды ни при каких обстоятельствах не могли быть мужчины среднего и высшего классов. Они словно не были подвержены ее соблазнам и опасностям. Поэтому разговоры о вреде ртути не выходили за узкие рамки медицинской сферы. Если не брать в расчет персонажа из книги Л. Кэрролла, широкая публика вовсе не волновалась по поводу токсинов в шляпном производстве. Общественные движения за реформы в сфере здравоохранения не заботил вопрос применения ртути, поскольку он принадлежал сфере государственного законодательства и контроля над «опасными производствами». Авторы учебной и профессиональной литературы, предназначенной для самих мастеров шляпного ремесла, избегали писать о рисках, связанных с работой с ртутью. Большинство шляпников не осознавали опасностей своей профессии. Ремесло превращало их в беззубых, увечных, робких, заикающихся, раздражительных и дрожащих существ, и общество игнорировало, либо отвергало, либо высмеивало их в духе знаменитого безобидного дурачка – литературного героя Льюиса Кэрролла.

Без специального научного оборудования во все еще манящей глянцевым блеском поверхности фетровых шляп невозможно распознать следы ядовитого металла, напоминающие о болезнях, страданиях и преждевременной смерти шляпников. Не виден невооруженным взглядом и ущерб, который шляпное производство нанесло окружающей среде. Мы часто становимся жертвами искусительницы-моды, вечно меняющей свои личины. Податливый пуховый фетр, столь же часто меняющий форму, оказался идеальным материалом для изготовления мужских шляп. Однако целлофановая упаковка, которая даже хранителям музея не позволяет коснуться шляпы, хлопчатобумажные перчатки, которые исследователям приходится надевать во время работы с образцами головных уборов, и зловещий ярлык с черепом и перекрещенными костями служат нам напоминанием, что яд, который использовали в работе мастера, изготовившие эти шляпы пару веков назад, по сей день наполняет каждую их ворсинку. Непродолжительная жизнь модных фасонов и лекал, конструировавших форму шляп, составляет разительный контраст с той долговечностью, что присуща химическим токсинам, вполне осознанно применявшимся в их производстве.

20 ноября 1861 года Матильда Шуэрер, девятнадцатилетняя мастерица, изготавливавшая искусственные цветы, умерла от «внезапного» отравления. Когда-то здоровая миловидная девушка, она вместе с сотней других работниц трудилась в мастерской господина Бержерона в центре Лондона. Матильда «взбивала» искусственные листья, покрывая их порошком красивого зеленого цвета, который она вдыхала с каждым глотком воздуха и съедала со своих пальцев во время каждого приема пищи. Великолепный оттенок этого зеленого пигмента для окрашивания платьев и аксессуаров для волос получали, смешивая медь и высокотоксичную окись мышьяка, или «белый мышьяк», как его еще называли. Ярким образцом готовой продукции может служить французский венок, ныне хранящийся в Бостонском музее изящных искусств (ил. 1 во вклейке). В прессе смерть Шуэрер описали во всех страшных подробностях, и по всем свидетельствам, болезнь ее протекала поистине ужасно. Девушку тошнило, рвота была окрашена в зеленый цвет, белки ее глаз тоже позеленели. Матильда жаловалась врачу, что ей «все виделось в зеленом цвете». За несколько часов до смерти мучительные конвульсии сотрясали ее тело каждые несколько минут, лицо «выражало крайнюю степень тревоги», а изо рта, носа и глаз шла пена[196]. Ногти мастерицы также окрасились в ярко-зеленый цвет, а вскрытие показало, что мышьяк проник в желудок, печень и легкие девушки. Две недели спустя в журнале Punch была опубликована сатирическая заметка «Прелестные ядовитые венки»: «Согласно показаниям медицинского эксперта, за последние полтора года Матильда Шуэрер четыре раза болела по той же самой причине. В подобных обстоятельствах смерть кажется столь же случайной, сколь и непредсказуемой при столкновении двух железнодорожных составов, вызванном заведомо неправильно переведенными стрелками»[197]. Не сведущей в медицине публике казалось, что смерть мастерицы была вполне предсказуемой и предотвратимой и что девушку жестоко принесли в жертву удовольствию богатых дам носить модные украшения.