И пока все мы, публика с университетскими образованиями, как-то лихорадочно ориентировались в этом открывшемся необозримом политико-историко-географическом пространстве, с его зияющими вершинами и блистающими проломами…

…прапорщик Сирота-старший, до того лишь помалкивавший да покряхтывавший, негромко, по-стариковски ворчливо произнес… Восемь слов.

ВОСЕМЬ простых и коротких СЛОВ,

составлявших

ОДНО ПРЕДЛОЖЕНИЕ

— повествовательное условное сложноподчиненное, —

и являвшихся

НАРОДНОЙ ПОГОВОРКОЙ

— из тех что в книгах не встречаются

(по крайней мере, не встречались тогда).

Высотой и глубиной мудрости этот народный афоризм ничем не уступал классике марксизма…

…но при этом был настолько пронзительно, невыразимо, неотразимо сме… -

…что ВСЕ ОТ ХОХОТА ПОПАДАЛИ!!!

…Хохоча, задыхаясь, на выдохе стеная, сломавшись пополам, обхватывая живот руками — то разгибался, то падал я на лежанку — под стоны повалившихся вокруг мужиков «Оооой-ей-е-е-ей, не-е-е могу…»

Только ради одной этой фразы стоило попасть в чернобыль.

Курсант Р. был похож на обезьянку — небольшой, подвижный, с подвижной мордочкой, окаймленной короткой стрижкой светлых волосенок.

Когда утром, за минуту-другую до подъема, мы поднялись (чтоб подъем с его «брутальными» окриками не застал нас врасплох, теплыми и со сна еще размякшими — рефлекс «стариков») и увидели его на втором ярусе нар — это сходство было просто бьющим: сидя на корточках на своей смятой постели, он крутил в руках, рассматривал со всех сторон прибор — с отчаянием, как обезьянка в зоопарке силится понять, что ж это ей за предмет подсунули такой несъедобный…

Мы заулыбались.

Увидев наши лыбящиеся головы на уровне своего яруса, он зашептал (чтоб никого не разбудить):

— Прибор показывает — 2,300 — !!

Он как бы пульсировал между испугом и «выдержкой и хладнокровием» (будущий офицер химвойск!):

— В палатке уровень 2 рентгена 300 миллирентген в час!!!

Торчащие головы, включая и мою, весело заржали: день начался не обыденно.

— Па-а-адйом!!! — раздался первый вопль за палаткой. — П-аад-й-оом! адйооом! йоооом! йом! — покатилось по лагерю.

— 2,300, говоришь? — полюбопытствовала одна стриженая голова.

— Многовато, — серьезно-сокрушенно повращалась другая.

— Правду говорят, улучшается-таки радиационная обстановка, — возразила ей третья.

— И не говори! Улучшается, — согласилась с ней первая.

Р. с парализованной мимикой — только глаза зыркают — с одной головы на другую: «Что они несут? — крыша поехала… — чокнутые — В ПАЛАТКЕ 2,300!!! Всю ночь??!!»

А палатка — это была уже большая зимняя утепленная, в двух таких вся наша рота — сотня человек — умещалась, — палатка оживала: в ней вставали, покряхтывали, поглядывали в маленькие окошки в брезенте — что день грядущий нам готовит? — какая погода на улице? — поругиваясь, чтоб взбодриться, переговариваясь, все как обычно…

— В ПАЛАТКЕ — 2,300!!!

— Ты ночью взрыва никакого не слышал?

Р. отрицательно замотал головой, напряженно следя за нами:

— Не, не слышал.

— Ну, тогда все в порядке.

— Чтоб у нас, за 35 километров от АЭС — да еще в помещении, — уровень поднялся до РЕНТГЕН — не миллирентген! — в час… Для этого надо, чтоб уцелевшие энергоблоки АЭС в воздух высадили.

— Ну, по крайней мере один.

— И еще ветер в нашу сторону оказался…

— А мы по розе ветров в самом почти благополучном от АЭС направлении — в южном.

Р. недоверчиво переводил взгляд с лица на лицо.

— Ну подумай сам, у нас же обычно в палатке 0,2 миллирентгена (тысячных рентгена!) в час! Ей же надо откуда-то — в таком количестве! — взяться…

— А радиационная обстановка таки здорово улучшилась, — умозаключила одна из голов, направляясь в центральный проход. — За ночь на целый рентген упала…

— Когда он вчера на разведке сломался — 3,300 показывал, — разъяснила, наконец, последняя голова, ускользая: отцы-командиры заспешили к выходу — в сортир, а то набьется там народу…

Напряжение покинуло позу курсанта Р.

…- Слышь, а идея классная… Нужно будет ротного разыграть…

— Ага, чтоб он насчет ремонта почесался…

— А то скоро на разведку не с чем будет ездить — последние приборы поломаются…

На входе в аптеку в Чернобыле с удивлением обнаруживаю прикрепленный к стеклу плакат — почти самодельный: от руки написанный, а потом на чертежной копировальной машине размноженный:

ВЫТРИТЕ НОГИ!!!

ЗАБЫЛИ РАЗВЕ —

НЕСЕТЕ С УЛИЦЫ

РАЗНУЮ ГРЯЗЬ ВЫ

Так это ж Маяковский, одна из его реклам-агиток 20-х годов!

Классик обрел в Чернобыле новое звучание… Мы с особым тщанием вытерли сапоги о мокрую тряпку у дверей аптеки.

— Как сказать — «забор»?

Вопрос прозвучал в разведотделе интригующе. Я заинтересовался:

Сергеи Мирным

— В смысле?

— Ну, как сказать — «забор из колючей проволоки вокруг Припяти, который счас начинают строить»? Карту-схему для начальства сделали, ее ж надо как-то подписать…

Я прищурился, пошевелил соскучившимися за такими приятными, мирными задачами мозгами…

ПРОЕКТИРУЕМОЕ ПРОВОЛОЧНОЕ ЗАГРАЖДЕНИЕ

ВОКРУГ ГОРОДА ПРИПЯТЬ

Редко когда я удостаивался такого уважительного взгляда со стороны начальства…

Чувство вины «за то, что уцелел» обычно для тех, кто прошел через войну, стихийное бедствие или ядерный геноцид…

Чувство вины особенно сильно, если тот, кто уцелел, был свидетелем страданий или смерти людей…

Уцелеть самому, зная, что у других иная судьба, — такое знание тяжким грузом ложится на совесть.

Герман Ю. Л. Травма и выздоровление. Нью-Йорк: Бейсик Букс, 1997. С. 53–54.

(Herman J. L Trauma and Recovery. New York, Basic Books, 1997. P. 53–54.)

«нежил.»