Команданте оказался в полном восторге и, тыча «Критикой Готской программы» в пылающие на полосе костры, надменно изрёк:

— De tal modo, con la ayuda de valeroso Nikita encenderemos todo nuestro continente! Les aseguro, que nos refuerzan unos apristas en Peru, los comunistas en Chile, vaqueros armados en Argentina у otra pobreza. La ilusion de Lenin у la tarea practica de Nikita — el cornu — nismo global — seran cumplidos. Nos esperan la poten-cia, el poder у un bienestar…[28]

— О чём это он шумит? — осведомился у Ивана Лексютин.

— О мировой революции с помощью террористов в Перу и при поддержке аргентинских ковбоев, — умышленно исказил Иван.

Замах хоть куда, да кишка тонка, — ухмыльнулся генерал. И как бы в подтверждение этих слов по-детски возбуждённому Команданте подсунули две срочных депеши. И если первая — о том, что напуганное население Антигуа собирает пожитки, намереваясь в горы бежать — его от души позабавила, то вторая — о том, что на угнездившейся прямо на острове военной базе американцев Гуантанамо подняли тревогу и начались ответные приготовления к бою — привела Команданте в ярость:

— Patria о muerte![29], — выхватил он из кобуры пистолетик.

— Партия и ракеты… — поправил Лексютин и, на кубинцев не глядя, слов к ним не относя, дополнил: — Объявляю готовность нумер один… Зенитки — к бою! Лётчики — по самолетам! Но перехватом не заниматься, не ввязываться, даже если станут бомбить. Бежать на запасной аэродром… А то здесь такая начинка, что всё к едрене фене взорвётся, — окончил он, жестокость к наземникам проявляя.

«Чтобы на запаску убраться, Кузину переводчик не надобен», — прикинул Иван и мысленно поблагодарил судьбу за то, что вывела его из-под бомбёжки. И поспешил. Обманулся. Локаторщикам «восьмёрки» потребовался человек для ночной связи с кубинским начальством. В их распоряжение Иван и поступил, немедленно получив задание пойти на склад за сеткой против москитов.

Эта сеть была тяжелее всякого невода. Иван с напарником еле её доволохали. Но без неё локаторщикам пришлось бы жарко. Изготовители всевидящего локатора и на мизинец не знали, что Кубе приспичит брыкаться, тягаться с американцами. «Восьмёрка» была сработана крепко, в расчёте на Якутский мороз, так чтобы перепад между улицей и кабиной составлял минимум двадцать градусов. Вот он и составлял теперь: на воле +28, в локаторной +48. А тут ещё сердобольный Славушкин с погудкой «Муерте, так с музыкой!» притащил ближе к ночи спирт, отдававший слегка бензинчиком.

— Ну, братцы, Кузин наделал дел! — доложил он, уместив флягу в ведёрко со льдом. — В Антигуа хоть не появляйся. Стёкла повыбиты, детишки ревут, падре, сука, конец света предсказывает. А народ — темнота! — верит и злобится. Дон Алонзо мне кока-колы не дал, облаял, как кошку. И даже бордель закрыт, представляете!? У дуэньи от Кузина месячные появились, чего с ней тысячу лет не было, ну и вприхватку — ик-пик, икота.

— Интересно, откуда такие подробности? — вылупился на Славушкина Иван.

— Не в этом дело, — замельтешил тот. — Вы за экраном лучше следите, не то зевнёте американцев и… и не успеешь налить…

— Учи учёного! — отмахнулся потный, как кочегар, оператор, утирая солёные ручейки со лба и глядя вполглаза в зелёный со стрелкой «иллюминатор». — Нашёл дедушка, чем внучку пугать! — и, подавившись, вскричал вдруг обиженно:

— Летят, мать их за ногу! Да сколько же их!?

На экране отчётливым роем показались белёсые точки — белые мухи смерти. Локаторщики оцепенели. Рассыпавшись на боевые группы, рой барражировал прямо над базой и на такой высоте, что зенитками, хоть хобот вытяни, не достать. А запускать «земля — воздух», как понял Иван из давешнего разговора между Лексютиным и Команданте, кубинцы не дали ещё согласия. Засветить такое оружие, равно как и пустить в дело Кузина, означало бы для них верную гибель. Ощетинившись всем «зверьём», Гуантанамо стёрла бы остров в порошок, так что Третья мировая война, если бы потом и развязалась, то без участия Кубы. К тому сроку её бы ни один Колумб не нашёл. Так говорили расчёт и здравый разум. И зачем Никита-эксцентрик, будто контуженный навсегда Сталинградом, солдат на остров швырнул, зачем затеял всю эту игру на нервах — одному Богу было известно, да и то в общих чертах. Пути невежественных и тем могучих людей неисповедимы. Им не перед кем отчитываться. Их личный зуд считается всенародным. А коли так — почешемся все. И вот, верша свои бессмертные, как им мнится, дела, они и тела исполнителей считают бессмертными, а свои — так и забальзамированными при жизни. А что такого? Жизнь есть должность, а должность — вечна. Так в бой, товарищи! За нами не пропадёт. А если сосёт под ложечкой, так это к деньгам, или наоборот — к торжеству коммунизма.

И всё же Ивану, да и другим, наверно, не хотелось ни за так, ни за деньги пропадать на острове пальмовых крабов и сиреневых птиц. Во всяком случае в этот момент никого не заботила мысль о воинской славе и назовут ли его именем профучилище в Земнорайске. И сколько бы ни ругался, ни топал ногами Никита, у Ивана, к примеру, идею пальмовой революции отодвигал клешнями москворецкий омар, в голову лезли родители, земляничный косогор детства и почему-то Сандуновские бани. Но сквозь всё это резко думалось, что проклятая база начинена керосином, фугасками и длинными ящиками с чешским клеймом, к которым солдат даже близко не подпускали. И достаточно одной «белой мухе», что сейчас на экране, скинуть единственное «яйцо», как всё в округе взлетит, и они породнятся с жителями Антигуа уже вторично — на небесах.

И если вам резали запущенный аппендицит в каком-нибудь Земнорайске, вы сразу поймёте ту зыбкую грань, то состояние безнадёжности, какое пришлось испытать локаторщикам в преддверии небытия.

— Ёлки-палки, надо «кубарикам» сообщить, — выдавил из себя оператор.

— А толку-то, толку? — сбиваясь на шёпот, произнес Славушкин. — Они ничего не решают. Соберут митинг, разве что…

— Резонно, — сказал Иван, но всё-таки, верный долгу, выцарапался из-под москитной сетки и побежал на КДП.

В дежурной комнате КДП гулял приятный сквозняк, обеспеченный стеклобоем Кузина. Положив ноги на стол, независимое трио кубинцев резалось в покер. А за пультом сидел незнакомый Ивану усталый спец, никак не меньше майора по возрасту, подчёркнутому лёгким, щетинистым серебром на волевом подбородке.

Иван доложил по-русски, затем по-испански.

— Patria о muerte! — повскакивали кубинцы, а один сверхгорячий даже карты рубашкой вниз бросил, стрит[30]показав: — Patria о muerte! Venceremos![31]