В паре подросток учится и научается правильно общаться: не «тянуть одеяло на себя», ведя разговор преимущественно о себе и своих проблемах, а предоставлять партнерше столько же времени для высказываний, сколько и себе; не «грузить», то есть не перегружать девушку своими жизненными трудностями, но и не выглядеть слишком «мажорным»; делать беседу более доверительной с помощью и соответствующих вопросов о ее проблемах, и самораскрытия; говорить о своих чувствах, а не только о событиях и происшествиях; плавно переходить от беседы к поцелуям и объятиям… Словом, он овладевает множеством умений и навыков, «вооружается» приемами и техниками общения, столь необходимыми ему в ближайшие 60 лет.

Любовные эпидемии достигают особой скорости распространения и особой степени охваченности в тех случаях, когда постоянно встречаться с подругой начинает лидер класса или неформальной дворовой группы; тут уж все устремляются в «погоню за лидером», даже те, кому идея постоянно встречаться с девушкой, создать постоянную пару еще три дня назад даже в голову не приходила

Подростки никогда не признаются в том, что они кому-то подражают, кого-то копируют, стремятся быть на кого-то похожими, но, по мнению исследователей, не менее половины школьных пар и созданы, и функционируют не из внутренней потребности в эмоциональной привязанности, а в рамках, говоря языком науки, «подражательной активности». «Любовная эпидемия» – это хорошая и полезная эпидемия. К сожалению, для тинейджеров характерны и другие, негативные эпидемии: в том числе разрывы эмоциональных привязанностей, совершенные по принципу подражания лидеру или кому-либо из участников группы.

Особенно страшные эпидемии – это серии покушений на самоубийство и завершенных самоубийств, совершенные часто не просто в рамках копирования поведения сверстника, но и по договоренности со сверстниками, своего рода «суицидальные заговоры».

Подростковый возраст – это единственный период в жизни человека, в котором случаются «цепочки самоубийств»: трое – четверо – пятеро старших школьников договариваются, что совершат самоубийство друг за другом с интервалом в три дня, в пять дней или в неделю. На самом деле реальный конфликт, как правило, с родителями, действительно мощная реакция протеста, реальное суицидальное состояние имеет место только у одного из участников цепочки, а остальные «звенья», остальных мальчиков он просто индуцировал своим стремлением уйти из жизни. Да, у этих остальных тоже существуют проблемы с родителями, нередко – с учителями, часто – с девушками, но они изначально никаких аутоагрессивных, суицидальных действий не планировали. Их склонил к этим действиям лидер цепочки.

К тому же этому возрасту свойственна романтизация самоубийства, представление о нем как о чем-то достойном, присущем «настоящим мужчинам». Добавьте к этой романтизации гипертрофированную подростковую солидарность… Взрослому мужчине и в голову не придет кончать с собой из-за того, что у его друга – самого-самого близкого – кризисная, критическая ситуация. Взрослый постарается помочь другу ситуацию эту как-то разрешить, и уж во всяком случае приложит все силы, чтобы отговорить его от покушения на самоубийство. И все таблетки у него отберет, и жить его к себе возьмет, чтобы был друг под присмотром. Но у тинейджера никаких таких возможностей нет: помочь в критической ситуации он не может, отговорить от покушения – тоже не может. Сообщить родителям или учителям о намерениях друга уйти из жизни не может потому, что это – «голимое предательство». Все, чем он может помочь другу, – это согласиться принять сотню таких же таблеток транквилизатора вместе с другом или через три дня после его похорон – последнее круче.

В своей практике я не раз сталкивался с тем, что в цепочке участвовали – и совершали суицидальные попытки! – мальчики абсолютно благополучные внешне и внутренне (то есть благополучные по своей жизненной ситуации и своему эмоциональному состоянию), с хорошими отношениями с родителями, хорошей учебой, даже с хорошими любовными и интимными (!) отношениями с девушкой. Они совершали покушения на самоубийство, часто тяжелые покушения, исключительно из солидарности с другом, ситуация которого была совершенно противоположной. Оказывая психотерапевтическую помощь подросткам, вовлеченным в «суицидальные заговоры», я часто обнаруживал, что о предстоящей серии самоубийств, кроме ее участников, знала половина класса; знала, что несколько мальчишек намереваются добровольно уйти из жизни (то, что покушения чаще всего оказываются незавершенными, тинейджерам известно не было), и молчала, не делала ничего, чтобы предотвратить трагедию. И вовсе не потому, что десятка полтора одноклассников желали смерти этим трем-четырем, нет, эти полтора десятка так понимали дружбу, так понимали солидарность…

Как я уже сказал, изначально в цепочке участвуют три-четыре, а то и пять мальчиков; первый, лидер, действительно кончает с собой или совершает тяжелую попытку с причинением серьезного вреда собственному здоровью. Второй, как правило, совершает попытку не столь тяжелую: за прошедшие со времени первого покушения пять-семь дней он успел одуматься, а третий вообще отказывается от своих намерений, а нередко рассказывает о ситуации родителям или учителю. Таким образом, цепочка прерывается. Но случалось мне видеть и серии покушений на самоубийства, в которых суицидальные действия совершали четыре мальчика из пяти участников «заговора», причем первые трое действительно уходили из жизни.

В прошлом, 2012 году в г. Москве самоубийства с летальным исходом совершили 1200 тинейджеров – учеников девятого, десятого и одиннадцатого классов, причем десятиклассники составили почти 60 % из этих 1200! Покушения на самоубийство, потребовавшие госпитализации больше чем на 5 дней – то есть со средними и тяжелыми нарушениями здоровья, – имели место у 9629 тинейджеров в возрасте от 14 до 17 лет. Какое количество подростков совершили суицидальные попытки и получили медицинскую помощь у частнопрактикующих врачей, избежав таким образом огласки, фиксации в медицинских документах, а заодно и статистики, – мы не знаем. Думаю, что в Москве, с огромным числом частных врачей, это – большая величина. В прошлом году в Москве выявлено восемь «суицидальных цепочек».

Завершенных самоубийств среди старших подростков – в пересчете на 100 000 мальчиков такого возраста – у нас в три раза больше, чем в Варшаве и Праге, в четыре раза больше, чем в Париже, Лондоне или Нью-Йорке. Основная причина суицидальных действий – конфликты с родителями, в том числе на почве любовных отношений с девушкой. Еще конкретнее: это аутоагрессивные реакции протеста против поведения или высказываний родителей. Самоубийство – последний аргумент тинейджера в споре с «предками», этим аргументом – добровольным уходом из жизни – он доказывает свою правоту.

Столь высокие цифры самоубийств наглядно свидетельствуют о том, как много родителей не могут сформировать сколь-нибудь удовлетворительные отношения с сыновьями, причем не с сыновьями-алкоголиками, не с сыновьями – наркоманами, а с нормальными, пусть и слишком ранимыми и обидчивыми подростками. Ведь подростковые суициды – это только верхушка айсберга, верхушка, по которой мы можем судить о величине самого айсберга.