Факты доказали превосходство метода графа Александра. Его дети (их было двое) пользовались прекрасным здоровьем и дожили до глубокой старости.

Граф скончался 5-го августа 1781 г. Как видно из свидетельства о его смерти, он был похоронен на кладбище для иностранцев в Париже. В том же свидетельстве значится, что он был кавалером Мальтийского ордена, камергером королей прусского и английского, владельцем баронства Монна, а также Малым и Большим Во (Vaux) в Швейцарии, родился в Гааге, приобрел права швейцарского гражданства и умер сорока девяти лет от роду.

Его дочь Амалия, которую Тьебо встретил в Париже, одетую утром мальчиком, а вечером девочкой, воспитывалась в Пруссии в разлуке с матерью ее опекуном и дядей, графом Шметтау. Она впоследствии вышла замуж за Местроля д’Арюффан и жила в прелестном замке Вюлльеран близ Лозанны. Это была очень красивая и величественная дама, скончавшаяся в 1855 г. в возрасте восьмидесяти девяти лет и обладавшая до последней минуты прекрасным здоровьем и всеми своими чувствами. В эпоху Революции она усердно принимала у себя эмигрантов, бежавших в Ваатланд и, между прочим, мать маркиза Кюстина. У нее была только дочь, которая вышла замуж за Александра де Фрейденрейха.

Тьебо сообщает, что граф Александр Александрович Головкин поддерживал в течение многих лет переписку с великим князем Павлом Петровичем, впоследствии императором Павлом I, и что эта переписка началась по почину великого князя, настоятельно желавшего вести ее, в виду репутации графа, которого он никогда не видел в лицо. Со стороны графа эта переписка, — как утверждает Тьебо, — имела более нравственно-философский, чем политический характер. Но русские историки, а также граф Федор Гаврилович Головкин ничего не упоминают об этой переписке. Не имеется о ней также ни малейших следов в бумагах графа Александра. Спрашивается, пропала ли эта переписка окончательно, или же она существовала только в воображении Тьебо? Если бы ее удалось отыскать, она явилась бы ценным вкладом в историю Павла I.

Возвращение в Россию графа Юрия и других внуков посла Александра Гавриловича. — Вероятная причина этого решения. — Обстоятельства, способствовавшие их возвращению. — Женитьба графа Юрия на Нарышкиной. — посольство в Китай. — Обширные приготовления к этой экспедиции. — Неудача. — Последующая карьера графа Юрия: дипломат, обер-камергер, попечитель Харьковского учебного округа. — Характеристика, данная о нем одним из русских аристократов.

Единственному сыну графа Александра, Юрию Александровичу, при смерти отца едва минуло девятнадцать лет. Пользуясь всеми преимуществами тщательного воспитания к тому же прекрасным здоровьем, ему ничего недоставало, кроме большого состояния. По причине его вероисповедания, всякая карьера во Франции была ему закрыта. Не следовало ли ему, в виду этого, направиться в Берлин? Можно ли было еще надеяться на покровительство престарелого Фридриха? Все эти сомнения озадачивали молодого человека. Одна только Россия, родина его предков, представляла шансы успеха для отпрыска рода, носящего историческое имя Головкина.

«В 1783 г., — рассказывает граф Федор, — было, наконец, решено, что мой брат[108], я и мой двоюродный брат, граф Юрий, поедут на родину для того, чтобы поступить на службу и собрать остатки состояния, которое было почти уничтожено».

«Таким образом, — продолжает граф Федор, — этот род, который мог бы с таким блеском возвыситься до подобающего ему места, подходить к нему, после пятидесятилетних скитаний, понемногу и по частям, подобно остаткам племени, находившегося долгое время в изгнании, утратившего свою религию и забывшего свой язык; он просит, чтобы ему опять позволили распоряжаться небольшими владениями, еще не конфискованными деспотизмом или не проданными по глупости и беспечности; и не имея более ни друзей, ни слуг, ни связей, он получает в виде милости от чужестранной императрицы-немки то, что дочь Петра I убеждала его принять, в виде возмездия и дани раскаяния. Нас было трое и мы принесли с собою то, чего Россия не могла бы нам дать — изящное и солидное воспитание, и все же мы могли иметь успех лишь путем интриги. Впрочем, мне нечего упрекать себя в этом и я не упрекаю также других…»

Элегические жалобы графа Федора не вполне основаны на фактах. У Головкиных были влиятельные покровители, среди которых Екатерина занимает первенствующее место. Эта императрица-философ, так ценившая известные сочинения я доктора Циммермана: «Об одиночестве» и «О национальной гордости», вероятно, посмеивалась внутренне над предрассудками, которые невежество и глупость так глубоко внедрили в сердца ее подданных. Эти предрассудки сводятся к принципу, что все, что не от народа, что различается от его нравов и обычаев — как бы они ни были глупы и смешны — в силу внутренней необходимости скверно и не заслуживает подражания. Как умная и хитрая женщина, Екатерина умела щадить эти убеждения. Ей это так хорошо удалось, что русские совсем забыли, что она была немкой. «Известно, — рассказывает Вигель, — как однажды Екатерина, которой надо было пустить кровь, храбро протянула руку своему английскому врачу Роджерсону, сказав ему: «Пускайте кровь, пускайте ее хорошенько, чтобы в моих жилах не осталось ни одной капли немецкой крови[109]».