Попытка разгромить правый фланг осадного корпуса, при ином руководстве имевшая шансы на какой-то успех, дорого обошлась русской армии. Она потеряла больше десяти тысяч человек – почти треть участвовавших в сражении войск, – из них около трех тысяч убитыми, войска потеряли веру в бесталанных генералов.

На союзников стремительность атак и героическое сопротивление русских солдат произвели сильнейшее впечатление. Под этим впечатлением англичане и французы, замышлявшие штурмовать Севастополь 25 октября, перестали думать о штурме. В этом смысле под Инкерманом русскими не все было потеряно. Но одно дело – впечатление противника и его намерения, русским солдатам неведомые, другое дело – кровь десяти тысяч товарищей, пролитая в один день, и неудача, поражение.

К началу кампании 1854 года действующий Кавказский корпус был усилен. Александро-польский отряд насчитывал 22 тысячи человек при 74 орудиях, Ахалцихский – Андронникова – 14 тысяч при 24 орудиях и вновь сформированный Эриванский – барона Врангеля – 5 тысяч человек с 12 орудиями. Всего 41 тысяча человек при 110 орудиях. Это третья часть всех числящихся по росписи на Кавказе сил.

Турецкая армия насчитывала 100 тысяч человек, а главных своих сил у Карса насчитывала 60 тысяч при 84 орудиях.

В 20 числах мая турки открыли кампанию, но стали нести поражения:

– авангард Ахалцихского отряда под командованием князя Эрнстова разбил отряд Гассана, перебив 2 тысячи турок и взяв 2 орудия, сам Гассан погиб;

– отряд Андронникова в сражении у Чолоха 4 июня разбил Селим-пашу, перебил 4 тысячи турок и захватил 36 знамен и 13 орудий;

– Эриванский отряд барона Врангеля в первых числах июля вышел навстречу 16-тысячному отряду турок, вышедших из крепости Баязет, чтобы его атаковать, и 17 июля на Чингильских высотах разбил, а 19-го – овладел Баязетом.

Тем временем главные силы обеих сторон, Александропольский отряд князя Бебутова и Анатолийский корпус Куршид-паши, оставались в бездействии друг против друга. Бебутов стремился выманить турок из неприступной позиции Хаджи-Вали на поле, разбить их и на их плечах ворваться в Карс.

Бездействие русских и затруднения с фуражом побудили Куршида решиться на атаку русского отряда, и 24 июля произошло самое упорное и жестокое сражение всей войны – сражение при Кюрюк-Дора.

На рассвете 24 июля 60-тысячная турецкая армия по настоянию руководивших ею иностранных офицеров двинулась для атаки нашего 22-тысячного отряда под командованием самого Бебутова.

На равнинах в трех верстах от Кюрюк-Дора и завязался ожесточенный бой, в котором казаки-линейцы покрыли себя неувядаемой славой. Жестокое побоище шло 4 часа, с утра до полудня. В самом разгаре боя стоявшие на правом фланге казаки были пущены в атаку на обходившую наши войска турецкую конницу. Три сотни полковника Скобелева (отца белого генерала), за ними полк Камкова, три сотни донцов и конно-мусульманская бригада, поддержанные дивизионом тверских драгун, с дружным «Ура!» кинулись вперед. Вся масса турецкой кавалерии была в миг рассеяна. Линейцы, заехав вперед правым плечом, атаковали дивизион конной артиллерии и взяли три орудия. Турецкий уланский полк, бросившийся на выручку орудий, был атакован с фронта сотнями Скобелева, донцами и тверскими драгунами, а с фланга – линейцами Камкова и почти весь истреблен. Увлеченные преследованием линейцы гнали противника до тыла его расположения сквозь интервалы турецкой пехоты. В конце концов турки были разбиты и в полнейшем расстройстве отступили в Карс, потеряв при этом в бою 15 орудий, 26 значков и знамен и до 10 тысяч человек убитыми, ранеными и пленными. Кроме того, у них разбежалось до 12 тысяч башибузуков. Наши потери – 3 тысячи человек.

Несмотря на блестящую победу, князь Бебутов все-таки не решился приступить к осаде Карса, крепости, защищавшейся 40-тысячной турецкой армией, и осенью отошел к Александрополю. Остаток лета прошел в партизанских стычках. Потерпев полное поражение по всему фронту, турецкая армия никакой активности больше не проявляла. Чолох, Чингильские высоты и Кюрюк-Дора отчасти скрасили год Альмы и Инкермана.

Мрачная полоса поражений не сломила веры севастопольцев в победу. Получая очередную весть о прорыве где-либо или о гибели товарищей, казаки уже не сжимались, не вздрагивали, как прежде, а проникались еще большей жаждой победы. На весы было брошено все: пережитый стыд, выстраданная боль, пролитая кровь. Теперь Егор с товарищами знал: завоевать победу означало вернуться домой.

Шел уже третий месяц героической обороны. Севастополь стойко выдерживал натиск сильного врага. Защитники его по-прежнему каждый день видели в самых опасных местах рядом с собой своего любимца и советчика Павла Степановича Нахимова. Даже офицеры, очень хорошо его знавшие и привыкшие к его сердечной отзывчивости на всякое доброе дело, поражались вниманию адмирала, когда он терпеливо выслушивал всевозможные предложения, независимо от того, от кого они исходили – от матроса, солдата или женщин, приходивших на бастион перевязывать раны защитникам или помогать в постройке укреплений.

А те, кто были формально наделены правами распоряжаться делами обороны, по-прежнему на бастионах не показывались. Это становилось ясным для начальства и дошло до царя. В конце ноября начальником гарнизона вместо генерала Моллера был назначен прибывший из Одессы Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен. Его поразила та неистребимая воля к победе и уверенность в успехе борьбы, которые владели всеми людьми в Севастополе. И нельзя было, конечно, не заметить, кем был для всех этих людей Нахимов. Остен-Сакену, может быть, даже стало немного не по себе, когда он увидел, что настоящим главой обороны, признанным всеми авторитетом является никакой не начальник гарнизона, а формально лишенный каких-либо прав вице-адмирал Нахимов. От того, как сложатся отношения с ним, во многом зависела репутация нового начальника, а деятельное участие Павла Степановича в руководстве обороны представлялось для успеха ее делом первостепенной важности. К тому же, принимавшемуся за новое дело Остен-Сакену очень важно было иметь постоянное содействие человека, которому до мелочей было известно все и на оборонительной линии, и в тылу, который своей распорядительностью мог предотвратить многие упущения самого Остен-Сакена. Он просит Меншикова назначить Нахимова помощником к себе, но тот, не возражая против фактического использования адмирала в этой должности, приказом узаконивать назначение не собирался. Тогда Сакен сам объявил Нахимова своим помощником.

Новое назначение ничего не изменило в ежедневных занятиях Нахимова, но только как-то закрепило, хотя и без надлежащего оформления, его положение. Павел Степанович, как и неделю и месяц назад, успевал всюду. Продолжая командовать эскадрой и наблюдая за рейдом, объезжал оборонительную линию, распоряжался снабжением батарей и бастионов, посещал госпиталь. Все мысли его в продолжении всего этого времени были сосредоточены на одном: не допустить, чтобы неприятель овладел Севастополем.

А обстановка все осложнялась. Положение вокруг Севастополя и особенно на Малаховой кургане становилось слишком серьезным. Тревожило Нахимова ухудшение снабжения гарнизона.