— Ну, показывай, показывай, что у тебя еще там в запасе.

— Пан стольник, так третировать меня не годится. Корниковский пожал только плечами.

— Что же далее?

— Они вынуждены были заплатить мне 20.000 талеров, и теперь мы поспорим с Вихулами о Секиринке, и будь я не Секиринский, если не задам им перцу!

— Уж, пожалуйста, про перец-то не вспоминай! — сказал Корниковский.

Секиринский покраснел по уши.

— Ну, ну, — сказал старик, — славный проект, славный проект! Итак, ты приехал сюда с намерением…

— Завязать тяжбу с Вихулами, так как они не имеют права на наследство.

Старик призадумался и долго молчал; наконец, раскрыл объятия, чтобы обнять гостя.

— Собеслав, мой милый баловень, — сказал он, — ради Бога признайся, продавал ты перец?

Секиринский замялся.

— Что за странное предположение? — сказал он.

— Ну, скажи же, скажи, ради Самого Бога!

Секиринский пришел в замешательство и как будто придумывал, как бы увернуться от ответа. Но старик не отставал и беспрестанно повторял:

— Ну, ради Бога, скажи всю правду!

— Если вы не верите моим словам, — отвечал, наконец, Собеслав, — то для меня было бы унизительно перед вами божиться. Думайте, что хотите.

Стольник опустил распростертые руки, сник головою и вздохнул:

— Свершилось, — сказал он грустно, — свершилось. Не доставало только, чтобы последний Секиринский сам попрал свое достоинство. Увы, плакать надобно и радоваться. Садись и скажи, что ты намерен с собою делать?

Собеслав сел, потихоньку отирая пот на лбу.

— Так ты хочешь добиваться Секиринка? — спросил стольник.

— Не только хочу, но могу, должен и верну его, — сказал с уверенностью Собеслав. — Права мои на него не подвержены никакому сомнению; бумаги все готовы.

— Посредством кого же ты думаешь действовать? Не забывай, что несколько десятков лет прошло, как вы оттуда выехали. Ви-хулы приобрели себе связи и друзей, которых вы никогда не имели. Никто не станет на твою сторону.

— Нужды нет, — отвечал Собеслав. — Я сам о себе буду заботиться; я к этому приготовился.

— Где же это ты так насобачился? Неужто в лавке Фальковича? Но, молчи, ни слова об этом… Ведь тут не раз придется объяснять дело перед судом. Сумеешь ли ты это сделать?

— Ко всему этому я совершенно приготовлен и потребую от Вихул явки документов и очной ставки.

— Помоги тебе Бог! — сказал, поглаживая лысину, стольник. — А потом что ты намерен делать?

— Потом, получив во владение Секиринок, буду хозяйничать как все, женюсь и…

Стольник постоянно покачивал головой с недоверчивым видом. Он, казалось, думал о прошедшем и не верил настоящему. С большим трудом удалось Секиринскому развеселить его городскими люблинскими новостями; но ничто не могло возвратить ему той привязанности, которую подорвала ненавистная для старика торговля. Правда, Корниковский просил Собеслава пожить у него в доме, пока устроятся дела, но, очевидно, делал это не для Секи-ринского, а из уважения к памяти его родителей.

На другой день Собеслав, оставив шкатулку под кроватью пана стольника и приодевшись хорошенько, отправился на старых клячах пана Корниковского в Секиринок. Он совершенно не помнил родной своей деревни — таким молодым мальчиком из нее выехал.

Во главе рода Вихул стоял тогда пан Ксаверий, прямой сын своего батюшки, буян и пьяница. Он еще не был женат и жил с роднёю в отцовском домике, теперь расширенном и улучшенном. Хотя ростом он превосходил отца, однако же, сильно напоминал его своею наружностью: — те же самые черты лица, то же самое буйство характера, та же злость и запальчивость.

Соседи боялись связываться с ним; на сеймиках его крик слышен был громче всех; а когда он проходил по местечку, низко спущенная сабля его бренчала зловещими звуками. У него была привычка беспрестанно покручивать усы и свистать везде, а в силу свою он верил до такой степени, что готов был броситься один с саблею на целую толпу вооруженных слуг какого-нибудь магната. В доме он властвовал деспотически: братья и сестры дрожа, исполняли все его приказания; мужики по деревне прятались, завидя его издали. В отношении к евреям он был истинный бич. Один только Шмуль, рыжий, привычный к брани, арапнику и дерганью за бороду, имел к нему доступ и обделывал разные хозяйственные дела его, потому что в Польше в старину ни один помещик не мог сделать шагу без еврея.

К такому-то забияке, несмотря на предостережение стольника, ехал смело с бумагами за пазухой Секиринский, чтобы начать с ним дело объявлением своих притязаний и, если будет можно, покончить тяжбу миролюбиво. Ксаверий Вихула объезжал на своем дворе дикого коня в то самое время, когда бричка въехала в ворота, и из нее вылез совершенно незнакомый ему господин. Он бросил с проклятиями свою клячу и поспешил навстречу Секиринскому с фуражкой набекрень, в расстегнутом кителе, красный, засаленный и сердитый.

— Кого имею честь у себя видеть? — спросил он.

— Собеслава Секиру-Секиринского.

При этом имени Вихула закусил губу, нахмурился и указал дверь в комнату.

В комнате было нечисто и беспорядочно. Мужские платья и женские юбки валялись по столам и стульям. Посреди комнаты спали две огромные собаки и со сна бросились на входящих, но были прогнаны арапником и продолжали ворчать за дверью. На одном гвозде у двери висела скрипка, на другом узда, на третьем космы ниток. Сквозь полуотворенную дверь видны были в другой комнате женские наряды, и какая-то полуодетая паненка отскочила в сторону и с любопытством начала смотреть в дверную щель.

Вихула указал гостю на кресло, а сам схватил другое и загремел им об пол так, как будто хотел раздробить его в щепки.

Собеслав посмотрел вокруг, но не сел.

— Что же вас привело сюда? — спросил Ксаверий, тяжело дыша.

— Небольшое дельце.

— Кажется, — отвечал на это резко Вихула, насмешливо измеряя глазами Собеслава, — кажется, между нами и Секиринскими все дела покончены.

— Не совсем.

— В самом деле? А я думал, что, овладев имением за долги Секиринком, мы все покончили.

— Этого мало, что вы овладели, надо еще возвратить его, — сказал Собеслав.

— Ха-ха! После двадцатилетнего владения?

— Да, хоть бы и так.

— Ах ты, мой благодетель, так растолкуй же мне, как это может случиться?

— Я за тем и приехал. Вы не имеете права на наследство.

— Что же в этом?

— Я сын и наследник Лонгина Секиринского.

— Поздравляю!

— И не оставлю Секиринка в ваших руках.

— Прекрасно. Но надо заплатить отцовские долги.

— Заплачу.

— Вы заплатите? Ха-ха! Чем же?

— Деньгами, — отвечал спокойно Собеслав, — а от вас прошу счет за владение имением в течение стольких лет.

Вихула посмотрел так, как будто хотел выведать по глазам своего гостя, вправду ли он