Выход нашел Серега. В каждой классной избе была печка, которой обогревались классы с поздней осени и до самой весны. Сейчас еще печкой не пользовались, и Серега зачерпнул из поддувала полные горсти холодной золы, а когда две санкомандирши подлетели к нему проверять чистоту рук, он их и показал — резко разжал пальцы, окутывая жриц гигиены двумя облачками сизого пепла. Под мощный хохот всего класса стражницы чистоты отправились отмываться.

На следующий день отмывались и другие санактивистки, и постепенно весь их гигиенический пыл сошел на нет. Таисия Николаевна несколько раз пыталась возродить затухающее движение к светлым идеалам, но против золы все ее резоны оказались несостоятельными.

Однако и не любимая нами Таисия Николаевна все-таки дождалась от нас настоящего сочувствия и нашего общего перед нею раскаяния. Оно было недолгим, но самым искренним.

В самом конце пятого класса всю школу поголовно заставили проходить рентген на предмет обнаружения тайных пороков организма. Мы надеялись, что рентген обнаружит, какой порок гложет Мешка день за днем — Мешок ходил совсем отсутствующий, потому что на него уже свалился его сказочный дар, про который, разумеется, никто из нас не знал.

В установленный для нашего класса день Таисия сняла нас всех с последнего урока и повела в поликлинику, объясняя по дороге, что в рентгеновских лучах нет ничего страшного и бояться нам нечего, потому что партия и родное правительство заботятся, чтобы у нас хватило здоровья на построение запланированного коммунизма, и для этого просвечивают наши болячки рентгеном, через который сразу будет видно, кто из нас для коммунизма негоден. Она так много говорила, что любому было ясно: Таисия то ли из-за рентгеновских лучей, то ли из-за тайных пороков, которые от этих лучей не спрятать, но до жути боится рентгена, что предстоит ей тоже вслед за нами…

Рентгенологом в нашей поликлинике был старый доктор Насовский (на самом деле все говорили “полуклиника”, очередной раз подчеркивая, что все целое и настоящее где-то далеко — не у нас). По совместительству он еще работал патанатомом в морге при больнице. Насовский всегда был немножко прилично пьян, потому что в рентгеновском кабинете пил из страха перед радиацией, а в морге — из страха перед покойниками. Иногда он путал пациентов, которых в данный момент пользовал, и взамен вежливых обращений клявшегося Гиппократу сельского интеллигента больной мог услышать, что у него для покойника вполне приличные легкие. Со слов посвященных, его каждый день привычно поругивали на врачебных летучках, но сделать ничего не могли. Насовский вместе с хирургом Бакановым были нашими главными достопримечательностями — главней их, пожалуй, был только целительный воздух Воронцового бора, потому что за этим воздухом приезжали к нам из далекого Ленинграда, а за помощью Насовского и Баканова приезжали самое дальнее из района, правда, однажды к Насовскому приехали за консультацией из самого Витебска…

В рентгеновском кабинете, понятное дело, было жутковато: полумрак, сладкий воздух, тревожащий гул и потом — полная темнота, в которой тебя зажимают экраном, а появившаяся из ниоткуда резиновая рука хватает тебя за локоть и таскает, и крутит, и плющит об холодную пластину…

— Одевайтесь, — прошелестел Насовский, когда зажглась красноватая лампочка и я выбрался из-за пластин его рентгеновского аппарата. — Курите? — полюбопытствовал он, довольно-таки нетрезво покачиваясь в клубах папиросного дыма. — Вредное дело — поверьте мне, молодой человек. — Он хлебнул из стакана, затянулся папироской и скомандовал: — Следующий…

Мы довольно быстро отстрелялись. Потом по очереди были девчонки, а за ними Таисия Николаевна. Прежде чем скрыться за дверью рентгена, Таисия сказала, чтобы мы ничего не хулиганили, пока она не освободиться, а ждали, когда она отведет нас в школу культурным строем.

Обратно она вывалилась через пару минут в совершенно разобранном виде и в оглушительной истерике. Она рыдала не только красным жалким лицом, но и всей грудью, кое-как прикрытой кофточкой в один надетый рукав. Впервые мы ее видели без пионерского галстука, и от этого она казалась куда более голой, чем от недоодетой кофточки. Сквозь захлеб рыданиями, зубовную дрожь и истошные “ай-я-яй” мы поняли, что, по заключению Насовского, Таисии осталось жить всего ничего — может, даже несколько минут.

Насовский был безусловным светилой, и Таисию стало жалко до слез. Мы с дрожащими губами обступили ее, не обращая внимания на ее “оставьте меня, помогите мне”, и не знали, что сделать и как загладить нашу перед ней вину не важно в чем.

На Мешке и совсем лица не было. Он вышел на крыльцо, поднял свои огромные глаза вверх — точненько на вывеску “Богушевская поселковая поликлиника” — и зашептал с паузами, запинками, поправками, но очень настойчиво и убежденно: — Пусть Таисия не умрет… Сейчас пусть не умрет… Потом, от старости — конечно, но не сейчас… Господи, сделай так!

И Таисия не умерла, а совсем даже наоборот — долго еще портила нашу жизнь…

Позже появилось вполне разумное объяснение чудесному избавлению Таисии Николаевны от неминучей смерти.

Чтобы смотреть нас на рентгене, нам поставили туда скамеечку, на которую мы и вставали перед аппаратом. Таисия взгромоздилась на ту же скамейку, и Насовский на какое-то время потерял дар речи. Потом он отхлебнул изрядную порцию своего лекарства от лучей и изрек:

— Сказочная каверна!.. Не жилец… Совсем не жилец…

Но Мешок нисколечко не сомневался в своем даре и в истинных причинах исцеления Таисии, потому что заказанные им чудеса и должны выглядеть самыми обыденными событиями, чтобы никто не догадался про его тайную миссию и необыкновенные возможности…

Сейчас, когда читателю точно известно место, где совершал свои чудеса Мешок, наверное, появятся возмущенные очевидцы или даже самые настоящие уроженцы поселка Богушевск Витебской области, которые начнут размахивать пропиской в паспорте и доказывать, что все это — сплошная фантазия и ничего подобного в Богушевске отродясь не было: ни этих жителей, ни этих событий. Конечно фантазия. Все, что мы любим, во что мы верим, что мы помним и храним, — все это только наши фантазии. Но если поднять глаза вверх и честно повторить фантазии, в которые мы верим, а потом не забыть сказать “Господи, сделай так”, то все наши фантазии обязательно станут реальностью. Если, конечно, ты при этом вправду желаешь только добра и справедливости и не выкраиваешь какой-то выгоды для себя. И вот это уже — очень трудно. Из всех людей, кто такое бы умел, я знаю одного только Мешка, но и у него очень часто все получалось наперекосяк.

После замечательного воскрешения Таисии Николаевны Мешок ненадолго встряхнулся и стал почти прежним, но дальше все понеслось вкривь и вкось, и можно было только удивляться, сколько же несчастий происходит на свете из одного только светлого желания очевидной для всех пользы.

Мешок пожелал, чтобы исчезли хлебные очереди.

Наверное, к этому времени мы уже почти догнали Америку по запасам зерна, и оставалось еще чуть-чуть поднапрячься, но тут Америка сама испугалась и стала продавать нам свое зерно, лишь бы мы перестали за ней гоняться. При этом все равно она оставалась нашим заклятым врагом и зерна нам продавала совсем мало, а поэтому и хлеба вдруг стало очень внехватку.