В странах, где население в целом хорошо образовано, где не разрушены или не закоснели структуры, где действительно можно чего-то достигнуть старанием и хорошими идеями, вопрос распределения стоит не так остро. Чем шире активная прослойка, тем меньше приходится винить других в своем малом достатке. Рост и благосостояние удивительно независимы от налогов и распределения. В США в 50-е и 60-е годы рост был экстремально высок, хотя максимальная ставка налога не опускалась ниже 70 %, а чаще всего превышала 90 %, но имущество было распределено относительно равномерно. Это во многом связано с эффектами навёрстывания после Второй мировой войны, с инновациями военных лет, с инвестициями «Нового курса» в инфраструктуру, с финансовой стабильностью, растущей международной торговлей, гибким рынком труда и тогда ещё эффективными государственными институциями, которые умели обходиться с деньгами ответственно. При всех этих условиях даже высокие налоги не могли повредить общему благосостоянию. Даже наоборот, считалось, что низкие налоги – не панацея. С началом нового тысячелетия Буш-младший в США заметно понизил налоги, но рост оставался слабым. Если же остальные условия не дотягивают, если государство коррумпировано, или оголодало, или расточительно и не позволяет развиваться конкуренции, благосостояние там не возникает. В четырёх ныне наиболее конкурентоспособных странах – Швейцарии, Сингапуре, Финляндии и Швеции – дела идут приблизительно одинаково хорошо, но их налоговые системы и уровень налогов очень разнятся. То есть распределение в итоге больше связано с обычаями, чем с необходимостью. В хорошо управляемом обществе, где доверие к институциям не подорвано, имущество может распределяться так или этак, не причиняя при этом вреда благосостоянию. Точно так же в государстве, во главе которого стоит банда грабителей, любая выплата налогов, независимо от их уровня, будет восприниматься как убыток.

Но как благосостояние распределяется на практике? Богатство постепенно растрачивается рано или поздно почти у всех семейств, как некогда у Будденброков и как недавно у Оппенгеймов. Мало кому удаётся продержаться так долго, как Ротшильдам, Вестминстерам или Турн-и-Таксисам. Причина не может заключаться только в дурном воспитании в богатых семействах. Крупные состояния тоже должны иногда переживать то войны, то глупости. Но долгосрочно удерживать у себя деньги на самом деле могут только те семьи, которым удаётся испортить у своих членов удовольствие от денег.

Торстейн Веблен (1857–1929) в своей книге «Теория праздного класса» принимает этот феномен как данность и объясняет, почему люди всегда так небрежно обращаются с деньгами, хотя, казалось бы, они должны быть для них так важны. Текст книги безобидно замаскирован под теоретический трактат, по правде же это сатира. Веблен изобрёл совершенно индивидуальный род текстов, поскольку обычно экономистам тяжело даётся юмористическое зерно их мыслей.

Веблен рос крестьянским мальчиком на Среднем Западе США, изучал философию у Чарльза Сандерса Пирса, основателя прагматизма, был, несмотря на прекрасные оценки, долгое время безработным и, наконец, стал преподавать экономику – сначала в Чикаго, а позднее в Стэнфорде и в университете Миссури. Он не был частью истеблишмента Восточного побережья, но мог наблюдать его вблизи во время своей учёбы в Йеле. В опубликованной в 1899 году «Теории праздного класса», казалось бы, он всего лишь объясняет, почему богатые люди тратят много денег, а на самом деле он разворачивает яркий паноптикум человеческих тщеславий.

Распределение – это нечто происходящее само собой, словно с помощью невидимой руки, и функционирует, по Веблену, приблизительно так: человек в родоплеменные времена усвоил, что он лишь тогда будет считаться среди соплеменников кем-то, если совершит великие и впечатляющие деяния. Если он ударит врага дубиной по голове или завоюет особенно много рабов, то он улучшит свой статус и будет считаться молодцом. От этого образца поведения мы не можем избавиться и в новейшее время – и, пожалуй, даже не пытались. Но сегодня наши деяния выглядят иначе. Самый большой подвиг состоит в том, чтобы скопить особенно много денег и потом наслаждаться сладкой жизнью. Ведь современный человек давно добился удовлетворения своих основных потребностей, ему не приходится бояться ни голодной смерти, ни бездомности. Если мы, несмотря на это, и дальше усердно занимаемся повышением своего жизненного уровня, то причина заключается в инстинкте великого достижения, который выражается в нашем честолюбии стать богаче соседа. Просто чувствуешь себя лучше, если имеешь больше, чем твой ближний, с которым вам долгое время приходилось себя сравнивать. И уж точно чувствуешь себя ужасно, если имеешь меньше, чем он. Итак, человек вступает в практически бессмысленную гонку за большее имущество (Pecuniary Emulation), ибо если что-то имеешь, то сам представляешь собой что-то.

Но статус вырабатывается и закрепляется лишь в том случае, если другие могут видеть, как велико твоё имущество и удача. Самое верное средство здесь – так называемое демонстративное потребление (Conspicuous Consumption), то есть приобретение предметов, практическая польза которых не имеет никакого разумного отношения к цене. Сюда попадает в основном всё, что выставлено для продажи в Нью-Йорке на Пятой авеню, в Лондоне на Бонд-стрит и в Цюрихе на Банхофштрассе. Сумочки, часы, предметы одежды, сигары, вина, автомобили и лодки имеют смысл лишь тогда, когда их выставляют напоказ самой широкой публике, которой становится ясно, что их обладатель располагает толстым бумажником. Здесь во всей красе предстаёт сегодня так называемый эффект Веблена: некоторые товары или недвижимость продаются по более высоким ценам лучше, чем по слишком низким. Если золотые часы не продаются за 10 тысяч евро, владелец лавки выставляет ценник на 25 тысяч и тем самым может повысить свой шанс на успешную продажу. Классическая теория гласит, что более низкая цена обеспечивает более высокую статистику продаж. Наша ветвь первобытного племени – причина тому, что в демонстративном потреблении всё наоборот.

Ещё одна возможность обозначить свою значимость – это броско и хвастливо проводить свободное время (Conspicuous Leisure). Кто не делает ничего полезного, кто не занят работой или занят нерегулярно, кто много времени проводит со своим личным тренером, чтобы быть стройным, сильным, красивым и самым лучшим на сноуборде, верхом на коне, на вейкборде и на йоге в Индии, тот хотя и заслуживает симпатии современных анархистов и бездельников, но вообще-то ищет лишь признания людей, которые сами зарятся на вершину пирамиды и могут оценить, что значит высокозатратное ничегонеделание.

Веблен разрабатывает трудную тему, которая расположена близко к ядру экономики. Почему человек не останавливается в зарабатывании денег, по сегодняшний день остаётся загадкой, зачастую, а то и никогда не получающей удовлетворительного ответа. Маркс считал, что это как бы метафизическое свойство капитала – желание аккумулироваться. Кейнс предвещал конец в принципе нездоровой любви к деньгам ради них самих, как только проблема обеспечения действительно будет решена. Родоплеменная сатира Веблена, вероятно, ближе к правде, чем все научные рассуждения.

Насколько трудна эта тема, видно уже по названию книги Веблена. Немецкий язык не знает понятия «Leisure Class». Перевод этой книги на немецкий язык носит название «Теория изысканных людей». Как мало общего праздный класс имеет с изысканными людьми, можно узнать из короткой экскурсии по соответствующим адресам. На Максимилианштрассе в Мюнхене сыщется так же мало утончённых людей, как и на Пятой авеню. Там кишмя кишат богатые арабы, русские, китайцы и местные нувориши, брокеры и строительные магнаты, у которых непомерное «демонстративное потребление» и про которых можно с уверенностью сказать, что они не смогут основать династию. Люди эти крикливые выскочки, они хотят что-то доказать себе и миру. А «изысканные люди» знают своё происхождение и своё место, имеют хорошее, но не выставленное напоказ чувство собственного достоинства, которого Leisure Class полностью лишён. Наблюдения Веблена, согласно которым Leisure Class выказывает на удивление мало подлинного стиля и вкуса, явно актуальны и поныне. В нём много показного шика и подражательства; они и сегодня так же, как тогда, если выразить это одним словом, неизысканны.