ведь тебя не съест, — ответил Мико.

— Да, но знаешь… — сказал Туаки, почесывая бока локтями, — совестно мне как-то с ними.

— А чего совестно-то? — спросил удивленно Мико.

— Да не знаю, — ответил Туаки, — просто совестно, и все. Я только потею и слова сказать не могу.

Мико засмеялся.

— Ну ладно, Туаки, — сказал он, — ты иди вокруг, встречай их, а я к ней поднимусь.

— Только, Мико… — сказал Туаки.

— Ну что еще? — спросил Мико.

Туаки осекся. «В конце концов, — подумал он, — не скажешь же Мико, что в темноте боязно». Он вглядывался в мрак, окутывавший остров. Смутно виднелась только белая полоска пены там, где море набегало на берег. Подумать только: идти туда одному! Бр-р! Он глотнул.

— Хорошо, Мико, — сказал он, — я пойду.

— Ну вот и молодец! — сказал Мико. — А я поднимусь наверх и попробую разжечь костер.

И он пошел к причудливо вырисовывавшемуся на вершине холма дереву. Туаки стоял на месте до тех пор, пока не смолкли шаги в густой траве. Потом начал уговаривать себя: «Да ничего страшного здесь нет. Посмотреть вон на сторожей, ходят себе всю ночь напролет, кругом ни души, а ничего с ними никогда не случается». И он решительно затрусил в обход острова и почувствовал большое облегчение, услышав вскоре голоса; тогда он умерил шаг и подошел к мальчикам с таким видом, будто прогуливаться по острову ночью для него плевое дело.

Мико заметил девочку по белому платью. Он подошел и сбросил на траву охапку мокрых щепок.

— Ну, как ты тут одна, боялась? — спросил он.

— Немного, — созналась девочка, и в голосе ее послышалось облегчение. — Я боялась, что вы меня здесь бросили.

— Ну что ты, — сказал Мико, — мы бы такого не сделали.

— Этот рыжий на все способен, — возразила она.

— Теперь тебе придется кое-что нам пожертвовать, — сказал Мико.

— Что? — спросила она, и голос ее зазвенел.

— Тебе прядется расстаться с парой страничек Джеймса Стивенса, — сказал он, — костер надо разжечь, а у меня бумаги нет. Тут под деревом есть немного сухой травы, и можно наломать веток.

Он встал во весь рост и, взявшись за ветку боярышника, потянул к себе.

— Нет, нет, — забеспокоилась она, — пожалуйста, не трогай дерево.

— Да почему? — спросил Мико.

— Это не простое дерево, — сказала она.

— Опять волшебницы? — спросил, смирившись, Мико.

— Все здесь говорят, что если его тронуть, то с тобой случится несчастье, — ответила она.

— Может, все-таки они на нас не рассердятся, если мы сломаем несколько веточек, — сказал Мико.

— Нет, не трогай его, — настаивала она, — у меня в книге есть одна или две чистые странички, сейчас я тебе дам.

И она нагнулась, чтобы вырвать их. В темноте Мико отчетливо представил себе, как ее тоненькие пальцы шарят в книге. Он снова встал на колени и протянул руку. Ее пальцы коснулись его руки, и он взял смятые странички.

Когда подошли остальные, костер уже пылал. У Мико на такие дела были золотые руки. В его набитых всякой всячиной карманах, среди рыболовных крючков, веревочек, медных монет и прочей ерунды, всегда хранились одна-две спички.

Что касается топлива для костра, то вклад Питера и Томми оказался до крайности ничтожным.

— Такая темень стоит, — сказал беспечно Питер, — надо иметь глаза, как у мухи, чтобы что-нибудь разглядеть при таком освещении.

— Слава Богу, ты, кажется, не очень надрывался и не портил себе зрение, — сказал Мико, — а то страшно подумать, что бы стало с миром, если б он лишился твоих глаз? С тем, что у нас есть, мы и десяти минут не протянем.

— Друг мой, — сказал Питер, вытаскивая из кармана отцовский рыболовный нож (это был всем ножам нож. Он мог выпотрошить любую рыбу и отрубить ей голову, в случае крайней необходимости мог выполнять роль остроги, а также открыть лимонад или, что еще существеннее, вытащить пробку из бутылки с пивом — необходимой принадлежности каждой рыбалки), — вот тебе дерево и вот тебе нож. — И он дотянулся до ветки и повис на ней.

— Нет, нет! — закричала девочка, вскакивая на ноги и протягивая к нему руки. — Не делай этого. Ты сам не знаешь, что может случиться.

— Да чего ты? — спросил Питер, и тут ветка обломилась с каким-то рыдающим звуком.

— Ну вот, добился! — воскликнула девочка.

— Чего? — поинтересовался Питер.

— Ужасного, — сказала девочка, — себя ты погубил, вот что!

— Послушайте, — обратился Питер к остальным. — Она что, не в себе?

— Вот увидишь, — сказала девочка.

При свете костра глаза ее казались огромными. Она все смотрела на него, как будто ждала, что его тут же поразит громом небесным (или адским — по усмотрению волшебниц).

— А, вот в чем дело! — сказал Питер, наступая на ветку. — Опять нечистая сила.

— Черт возьми, — испуганно проговорил Туаки, — может, не надо было тебе этого делать.

— Чепуха! — сказал Питер и с победоносным видом разломал ветку. — Нам нужен костер. Вот дерево, а ведьм святой Патрик изгнал из Ирландии вместе со змеями.

Он швырнул ветку в костер, и оказалось, что она великолепно горит. Время от времени она вспыхивала, и пламя жадно лизало тоненькие веточки, и шипы, и начинавшие уже краснеть ягоды.

— Вот видишь, — сказал ласково Мико девочке, — ничего и не случилось.

— Я знаю, что с ней такое, — сказал Питер, садясь на камень, — нездоровое увлечение «Кельтскими сумерками»[15]. Если она и дальше будет так витать в облаках, то погибнет, не дожив до семнадцати лет. Сколько тебе сейчас? — неожиданно спросил он.

— Не твое дело, — ответила она.

— Что бы нам пока придумать? — сказал Томми. — Про привидений, что ли, будем рассказывать?

— Ой, нет, не надо, — взмолился Туаки, пододвигаясь поближе к Мико, — я про них уже довольно от бабки наслушался.

— А почему бы тебе не почитать нам немного? — сказал Томми. — И время пройдет скорее, и мы отвлечемся от мыслей о том, что нас ждет дома.

— Что ж, я, пожалуй, почитаю, если