Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Может быть, — подумал тогда Мико, — с ней есть еще люди, только они сейчас по ту сторону холма и их не видно?»
— Здравствуй! — сказал он и улыбнулся.
— Здравствуйте! — ответила она холодно.
Некоторое время все молчали, только Туаки смущенно топтался на месте. «Чего бы еще сказать, — мучительно думал Мико, — и с чего я вообще сюда притащился?»
— Ты что, книгу читаешь? — спросил наконец Питер, делая шаг вперед.
— Да.
— А где твоя мать? — спросил он тогда.
— Дома, насколько я знаю, — ответила девочка.
— Удивительно все-таки, — сказал Питер, — что она разрешает тебе читать книги в такой глуши.
— Это что, твой остров? — спросила она.
— Нет, — сказал Питер.
— Тогда чего же ты суешь нос в чужие дела?
Благодушное настроение Питера сразу пропало.
Он слегка покраснел. «Рыжие вообще легко краснеют, — подумал Мико, — так что сразу видно, когда они попадают впросак».
— Подумаешь! — сказал Питер. — Я ведь просто так спросил.
— А зачем тебе ружье? — спросила она, помолчав.
— Это что, твой остров? — спросил он.
— Может, и мой, — сказала она.
— Сама должна знать, зачем людям ружья, — сказал Питер грубо. — Пошли отсюда, ребята!
Он собрался уже уходить, но потом снова обернулся.
— Как называется книжка? — спросил он вызывающе, вытянув вперед шею.
Как ни странно, но она ему ответила.
— Ее написал мистер Джеймс Стивенс[14], — сказала она, подчеркивая каждое слово, будто желая сказать, что откуда, мол, такому невежде знать, кто это такой.
— А кто ее тебе потом растолкует? — поинтересовался тогда Питер.
— По-моему, ты очень грубый мальчик, — сказала она, сверкнув глазами.
Добившись наконец от нее проявления чувств, Питер собрался уходить.
— Ну, пошли, ребята! — повторил он, решительно повернув вниз к берегу.
— Надеюсь, вы не будете стрелять птиц? — громко сказала она. Ее слова заставили Питера остановиться. — Никто здесь никогда не бьет птиц. Они не боятся выстрелов. Нельзя их здесь стрелять. Это смертный грех.
— Да неужели? — спросил Питер с изысканной вежливостью, подняв рыжие брови. — Как интересно! Что ж, если ты здесь еще посидишь немного, то увидишь немало смертных грехов.
Он повернулся и на этот раз твердо пошел к берегу.
— Не обращай на него внимания, — сказал Томми девочке.
— Он из Голуэя? — спросила она.
— Да, — ответил Томми.
— Странно, — сказала она таким тоном, как будто среди бела дня встретила на рынке эскимоса, покупающего сосиски.
— Тебе нравится Джеймс Стивенс? — спросил Томми.
— Я его обожаю, — ответила она простодушно, со всем жаром своих пятнадцати лет (во всяком случае, Мико показалось, что ей должно быть лет пятнадцать).
— Мне он тоже нравится, — сказал Томми, — только уж очень много у него фантастики.
Мико этот разговор показался странным, но потом, вспомнив, как Томми вечно сидит, уткнувшись в книги, он решил, что ничего удивительного здесь нет. Сам Мико никогда ни о каком Стивенсе не слыхал, кроме того, который изготовлял сине-черные чернила, стоявшие в большой бутылке на столе у Папаши.
— Ах, да что ты понимаешь! — сказала она, немного покровительственно махнув рукой, но в душе слегка удивилась, что какой-то мальчишка из Кладдаха (почему-то мальчишек из Кладдаха всегда можно безошибочно распознать) понимает, о чем идет речь, тогда как она как раз собиралась подавить их своим превосходством и заставить убраться со своего чудесного островка.
Это было ее убежище. Сюда несла она все стремления, желания и тоску надвигающейся юности; сюда удалялась, чтобы побыть подальше от всех и вся; здесь можно было молчать и читать о далеких неведомых странах и оставаться наедине с птицами и бездонным синим морем, которое, кстати сказать, в этой бухте никогда не бывает синим, здесь оно зеленое-зеленое, как робкие чувства расцветающей юности.
— Идете вы или нет? — кричал Питер с пустынного берега, сложив руки рупором.
— Ладно, Питер! — крикнул Томми. — Сейчас идем.
Томми умел удивительно легко перескакивать с одного предмета на другой, только сейчас его мысли занимала эта девочка с коротко остриженными волосами, падающей на лоб челкой, с правильными чертами лица и решительным подбородком; сейчас это была она со своим Джеймсом Стивенсом, а уже через минуту он весь ушел в сложную механику двадцатидвухмиллиметровки. Подходя к Питеру, он уже успел пережить выстрел во всех подробностях: представил себе все так ясно, как будто сам оттянул хорошо смазанный затвор, ощутил под пальцами маленький продолговатый патрон, вставил его в патронник, навел мушку, прицелился и услышал треск выстрела.
Девочка подняла глаза и увидела, что Мико смотрит на нее сверху вниз