дорого стали требовать за свои услуги. А святая завещала лечить каждого, а плату принимать, какую дадут. Вот поэтому в 1699 году, как раз в день почитания Бригиты, в аббатстве случился пожар, да такой, что выгорело всё, только стены остались.

– Не всё! – вмешался второй стражник, Михаль Радке, и от его густого баса вздрогнул даже невозмутимый Верещагин. – Остался невредимым сарайчик, где жил садовник, и аптекарский огород. Это я точно знаю, потому что мой прапрадед у того садовника был помощником.

– Да? – с явным сомнением спросил Габленц. – Это что, было личное благоволение святой?

– Можно считать и так, – сказал Радке. – Травы и настойки всякие шли монахиням, а что оставалось, садовник тот раздавал всем нуждающимся. Вот и получается, что заветы Бригиты выполнял только он…

– Это всё отлично, коллеги, – прервал исторические изыскания инспектор Никонов. – Только давайте вы сейчас нам расскажете, что в монастыре есть, и как мы с вами будем там искать гнездо бандитов.

В салоне экипажа наступило молчание.

– Нет, погоди, – нарушил его Алекс. – С момента пожара прошло четыреста с лишним лет…

– Почти пятьсот, – меланхолически поправил его Габленц. – Если совсем точно, то четыреста восемьдесят шесть.

– Ладно. Пятьсот. Почти. И что, всё это время так и стояли обугленные развалины?

– Да нет, конечно, – развеселился Радке. – Это так, пугалка для чужаков, не обращай внимания. Вообще-то община святой Бригиты ещё дважды пыталась возродить обитель, лет через двести после первого пожара и совсем уже недавно, в середине двадцать первого века. Только ничего не вышло.

– Почему? – спросил Кулиджанов.

– Вначале стали восстанавливать собор, но обрушился купол. Ночью, по счастью, никого не было внутри, а сторож по причине тёплой погоды спал в саду, так что обошлось без пострадавших. Когда проверили расчёты по куполу, обнаружили ошибку, наняли нового архитектора, но тут случилась небольшая местная война…

– С кем?

– Да как водится, с группой слабых колдунов, возомнивших себя вершиной эволюции, – махнул рукой стражник – любитель истории. – Их, ясное дело, укоротили, но поначалу они успели некоторое количество народу поубивать, попытать и вообще…

– Попортить, – подсказал Алекс.

– Именно так! Ну вот, у герцога денег на повторное восстановление в тот момент не было, у обители не хватало, развалины законсервировали, чтобы дальше не разрушались, и идею отложили до лучших времён.

– И наступили эти времена аж в 1955 году, – подхватил Габленц. – Собор отстроили, даже службу провели, и взялись за кельи, но тут снова случился пожар.

– Ага, и снова в день святой Бригиты, – подхватил его коллега. – Ну, тут община поняла, что Бригита восстановления монастыря не желает…

– Долго ж до них доходило! – хмыкнул Никонов. – Она им четыреста лет талдычила, а они всё никак… Место очень богатое, что ли?

– Место золотое! – Радке мечтательно возвёл глаза к небу. – Заливные луга, виноградники, а яблоневые сады какие!..

– Ну, и кому это всё досталось?

– Его светлости Леопольду, батюшке нынешнего, ясное дело. Развалины он велел снова законсервировать и магический барьер поставить, а луга и всё прочее арендаторам передал.

– А почему разбирать не стали? – поинтересовался Кулиджанов.

– Да там такая кладка, что её только взрывом снести можно, и то не сразу. Посчитали и решили, что оно того не стоит.

В этот момент экипаж выехал на высокий холм, и управлявший им Габленц остановил его. Сыщики молча смотрели на открывавшуюся им панораму: зелёный бархат лугов, нежную дымку рощиц и перелесков, красноватые линии виноградников и переливающуюся голубой сталью ленту Дуная. Среди этого великолепия кляксой выглядели несколько почерневших зданий. Окружавший их магический барьер был почти неразличим в солнечных лучах.

– Вот, – произнёс, наконец, Радке. – Отсюда отлично видно монастырь, мы сразу и покажем, что где. Колокольню видите? – Сыщики согласились, что скелет колокольни виден отлично. – Так вот, справа от неё…

Стражник чётко и сжато рассказал, что где располагается, какое из зданий полностью недоступно, где искомые злоумышленники могли просто встретиться, а где и переночевать при необходимости. Выслушав это всё, капитан-лейтенант Кулиджанов покачал головой.

– Чтобы Монтегрифо ночевал в развалинах? Да он, небось, с собой шёлковые простыни прихватил…

– Зря ты так, – ответил Алекс. – Точно тебе говорю, при необходимости он сможет питаться ящерицами и спать на камнях. И мы не знаем, наступила для него такая необходимость или нет.

– Потому что не знаем, отчего он снялся из Монакума с такой поспешностью, – договорил Никонов.

И они снова молча уставились на чернеющие руины.

– Итак, – отмер, наконец, капитан-лейтенант. – Предлагаю действовать так. Один из вас, коллеги, идёт в деревню, вы здешние, вам легче договориться. Там есть местная стража, пусть они к ночи пришлют патруль на территорию монастыря. С амулетом скрытности только, а то знаю я этих… экономных. Ты, Глеб, со вторым аборигеном, обследуешь пристань и оборудуешь там точку скрытого наблюдения. А мы втроём посмотрим на монастырь изнутри…

Лицо его на миг сделалось хищным, словно не мирный пейзаж видел капитан-лейтенант Кулиджанов, а, держа за спиной лук, выслеживал степного барса.

Свернув с Петровки во двор, Суржиков остановился возле трёхэтажного дома в стиле модерн: большое арочное окно во втором этаже, кованая решётка балкона в виде склонённых лилий, мозаика, опоясывающая третий этаж – изысканно, чуточку старомодно и очень по-московски.

Влад глубоко вздохнул, разгладил усы и вошёл в подъезд. Консьержка встрепенулась было ему навстречу, но сделала какие-то свои выводы, скривила губы и уткнулась в иллюстрированный журнал. «Надо же, – подумал Суржиков. – Я думал, великого Певцова охраняют, как падишаха, поклонницы безумные у двери дежурят, а тут тихо…».

На втором этаже было две двери. Возле левой сверкала начищенной латунью табличка «Инженер К.М. Фельгенгауэр», у правой было пусто. Суржиков повернул направо и дёрнул за верёвку колокольчика. Где-то в глубине квартиры раздался еле слышный звон, но дверь распахиваться не спешила. Подождав пару минут, Влад дёрнул ещё раз, снова послушал звон, развернулся и уже собрался уходить, когда расслышал голос:

– Иду, иду, кому там не терпится!

Голос был хриплый и какой-то старческий, так что никак не мог принадлежать блистательному Иллариону. Однако на пороге открывшейся двери стоял именно он: в старом халате с бархатными отворотами и шлёпанцах, с сеточкой на явственно поредевших волосах, обрюзгший…

– А, это ты, – буркнул Певцов, махнул рукой и, повернувшись, зашаркал по коридору.

Суржиков вошёл в квартиру, аккуратно закрыл дверь и отправился на поиски хозяина. Тот обнаружился в гостиной, заставленной разнообразной мебелью, заваленной книгами, потрёпанными тетрадками ролей, засохшими цветами в самых неожиданных сосудах, от роскошного севрского фарфора до пивной бутылки. Всё это было ярко освещено солнцем через то самое большое арочное окно, и оттого выглядело особенно грустно.

Певцов вдруг ухмыльнулся и сказал