Я отвечаю, что нет, раз за разом.

– Мне пришлось выбросить твою одежду, – говорит мама после того, как я выхожу из душа – она настояла на том, чтобы я помылась. Произнося эти слова, она на меня не смотрит. – И нам придется быть крайне осторожными еще несколько дней, чтобы удостовериться… – Она умолкает, не в состоянии закончить фразу.

– Мама, прости.

Она выставляет вперед руку, качает головой.

– Как ты могла? – спрашивает она, наконец-то взглянув мне в глаза.

Я точно не знаю, о чем она говорит – о том, что я была Снаружи, или о том, что лгала ей. У меня в любом случае нет ответа.

Как только она оставляет меня, я подхожу к окну, ища взглядом Олли, но его нигде не видно. Вероятно, он на крыше. Я ложусь в постель. Я что, правда была Снаружи? Чем пах воздух? Дул ли ветер? Касались ли вообще земли мои ноги? Я трогаю свои руки, лицо. Они теперь другие? Другая ли я?

Всю свою жизнь я мечтала лишь о том, чтобы оказаться Снаружи. Но теперь, побывав там, ничего не помню. Кроме Олли, согнувшегося пополам от боли. Кроме его голоса, велевшего мне идти в дом.

ЭТОЙ НОЧЬЮ Я УЖЕ ПОЧТИ СПЛЮ, когда дверь в мою комнату открывается. В дверном проеме появляется мама. Я держу глаза закрытыми, притворяясь спящей. И все равно она входит и присаживается рядом со мной на постель. Долгое время она сидит не шевелясь. Затем наклоняется, и я понимаю, что она хочет поцеловать меня в лоб, как делала, когда я была маленькой. Но я перекатываюсь на бок, по-прежнему притворяясь спящей.

Я не знаю, почему я так поступаю. Кто эта новая Мэдди, которая беспричинно жестока? Мама поднимается, и я дожидаюсь, пока закроется дверь, и только потом открываю глаза.

На моей тумбочке лежит черная резинка. Она знает.

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО Я ПРОСЫПАЮСЬ ОТ КРИКОВ. Сначала думаю на семью Олли, но потом понимаю, что кричат очень близко. Это моя мама. Я никогда прежде не слышала, чтобы она повышала голос.

– Как ты могла? Как ты могла впустить сюда незнакомца?

Я не слышу ответа Карлы. Тихо открываю дверь спальни и на цыпочках выхожу на лестницу. Карла стоит внизу, у ее подножия. Моя мама гораздо меньше нее, но сейчас Карла так съежилась, что это незаметно.

Я не могу допустить, чтобы во всем винили Карлу. Стремительно сбегаю по лестнице.

– Что-то случилось? Она заболела? – Карла хватает меня за руку, похлопывает по лицу, осматривает меня, ища симптомы болезни.

– Она вышла на улицу. Из-за него. Из-за тебя. – Мама поворачивается ко мне. – Она рисковала своей жизнью, и она лгала мне неделями. – Мама снова смотрит на Карлу. – Ты уволена.

– Нет, мама, пожалуйста. Это не ее вина.

Но она жестом обрывает меня.

– Не только ее вина, ты хочешь сказать. Еще и твоя.

– Мне жаль, – говорю я, но эти слова не производят на нее никакого эффекта.

– Мне тоже. Карла, собирай вещи и уходи.

Теперь я в отчаянии. Я не могу представить свою жизнь без Карлы.

– Пожалуйста, мама, пожалуйста. Это больше не повторится.

– Конечно, не повторится, – заявляет она с абсолютной уверенностью.

Карла начинает подниматься по лестнице, не произнося ни слова. Следующие полчаса мы наблюдаем за тем, как Карла собирает вещи. Они почти в каждой комнате – ее очки, ручки и планшеты с зажимами. Я не вытираю слезы, это бесполезно – они льются без остановки. Мама будто окаменела – такой я ее еще не видела. Когда мы наконец оказываемся у меня в комнате, я вручаю Карле свой экземпляр «Цветов для Элджернона». Она смотрит на меня с улыбкой.

– Я же заплачу от этой книжки? – спрашивает.

– Может быть.

Не сводя с меня глаз, Карла прижимает книгу к груди.

– Теперь ты должна быть храброй, Мэделайн.

Я подбегаю к ней. Она кладет свою сумку и книгу и крепко меня обнимает.

– Прости, – шепотом говорю я.

Она сжимает меня еще крепче:

– Ты не виновата. Жизнь – это дар. Не забывай жить. – Ее голос наполнен силой.

– Достаточно, – резко произносит моя мама из дверей. У нее кончилось терпение. – Я знаю, что все это очень грустно для вас обеих. Хотите верьте, хотите нет, мне тоже грустно. Однако тебе пора, Карла. Иди.

Карла отпускает меня:

– Будь храброй. Помни, жизнь – это дар. – Она поднимает вещи с пола.

Мы все спускаемся вниз. Мама вручает Карле последний чек, и та уходит.

Асимпто́та, сущ., ед. ч. Желание, которое постоянно близится к исполнению, но никогда не сбывается. [2015, Уиттиер]

Я ОТОДВИГАЮ ЗАНАВЕСКИ СРАЗУ ЖЕ, как только возвращаюсь к себе. Олли стоит у своего окна, опершись лбом о кулак, прижатый к стеклу. Сколько он ждал? Проходит секунда, прежде чем он осознает, что видит меня, но я успеваю заметить, как он напуган. Очевидно, мое предназначение – вселять страх в сердца любящих меня людей. Хотя я и не говорю, что Олли меня любит.

Его взгляд блуждает по мне. Он изображает, что печатает на клавиатуре, но я качаю головой. Он хмурится, повторяет этот жест, но я снова качаю головой. Тогда он отходит от окна и возвращается с маркером.

Я киваю. «А ты?» – произношу одними губами.

Я качаю головой.

Я киваю.

Я киваю.

Я пожимаю плечами.

Я заявляю об отличном самочувствии, выражаю экзистенциальный страх, сожаление и невероятное чувство утраты – и все это одним кивком головы.