— Ты не увидишь их до тех пор, пока они сами этого не захотят. — Хоукер смотрел на нее гневно и осуждающе, поэтому она добавила: — Мне пришлось его убить. Выбора не было.

— Наверное, не было.

— Тебе лучше положить его на землю. — Жюстина фонарем указала на тело. — Выглядит тяжелым.

— Он и в самом деле очень тяжелый, — проворчал Хоукер, а потом посадил тело на землю, прислонив его спиной к стене. Со стороны мертвый Дриё мог показаться просто пьяным, задремавшим на полпути к дому.

Дети разговаривали очень тихо, хотя вряд ли кто-то услышал бы их внутри «Каретного сарая» или в одном из этих темных безмолвных домов. Но поступали они так вовсе не из уважения к покойнику.

Внизу по улице Планш еще одна фигура отделилась от стены и присоединилась к остальным, поджидающим в тени. Еще один Невидимка на свободе.

Хоукер отер руки об одежду покойника.

— Могла бы убить кого-нибудь помельче.

— Так уж получилось.

Хоукер опустился на одно колено и принялся обшаривать карманы Дриё.

— Труп нельзя здесь оставлять, — произнесла Жюстина.

— Я знал, что ты это скажешь. Когда Пакс закончит, мы подхватим его под руки, как пьяного товарища. Подай мне его куртку. Она прикроет следы крови.

— До Сены тащить слишком далеко. Но в нескольких улицах отсюда есть кладбище. Можно оставить тело там.

— Кладбище Эрранси.

Неужели Хоукеру было так необходимо продемонстрировать свое знание Парижа?

— Возможно, нам повезет и там найдется вырытая могила.

— Прекрасная перспектива. А еще я могу оставить его в темном переулке. Там, откуда я приехал, именно так и поступают.

— Лучшей участи он не заслужил. — Когда-нибудь Жюстина станет хладнокровной убийцей и сможет пожимать плечами так же спокойно, как сделал это сейчас Хоукер.

Мальчик переключил внимание на другой карман.

— Найдя его, никто не удивится трупу на улице.

Жюстина поставила фонарь на землю, осветив руки Хоукера. Сама же она отвернулась, не желая смотреть на происходящее. Глупо, что она не хочет взглянуть на тело Дриё или дотронуться до него, хотя и испытала огромную радость от того, что смогла наконец убить его.

— Ты его знаешь, — произнес Хоукер.

— Антуан Дриё. Продажный негодяй.

— Был. Был продажным негодяем. А сейчас он просто помеха. — Хоукер методично складывал в кучку вещи, принадлежавшие покойному: трутницу, часы, перочинный нож, серебряную коробочку с зубочистками. Все это мальчик проделывал быстро и равнодушно. Жюстина не заметила ни одного лишнего движения. — Он был одним из наставников в «Каретном сарае»?

— Он работал в… в Лионе. Но он из якобинской фракции. «Каретный сарай» полностью принадлежит им. Наверное, он приезжал сюда время от времени. Он… — Жюстина запнулась, а потом заставила себя закончить фразу: — Он обожал издеваться над детьми.

— А… — Хоукер не стал задавать вопросов. Он и так слишком много увидел своими циничными черными глазами. Слишком о многом догадался.

— Я не видела его больше года.

Дриё был одет в темные панталоны и куртку. Луч света падал на его простой жилет, перепачканный кровью. Блестящее алое пятно резало глаза.

— Если тебя тошнит, отойди в сторону. — Хоукер не смотрел на девочку, проявляя деликатность, и продолжал методично обшаривать карманы. — Первый раз самый сложный.

Жюстина хотела сказать ему, что это не первое ее убийство, что она почти каждый день ходит по щиколотку в крови. Только нет ничего более бесполезного, чем ложь, в которую все равно никто не поверит.

— Пережить случившееся легче, если это был кто-то, кого ты ненавидела, — сказал Хоукер. — В следующий раз подумай, куда будешь девать тело.

— Я знаю, что я с ним сделаю. Я отдам его тебе. Ты оставишь при нем все бумаги, что нашел в карманах, и даже не попытаешься их украсть.

— Мне? Но для меня здесь ничего нет. — Хоукер занялся саквояжем убитого. — Всего лишь документы. Похоже, он собирался покинуть Францию. Только не успел. Мне его документы без надобности. Разве что я вдруг вырасту на шесть дюймов и постарею па тридцать лет. Я оставлю себе только деньги.

— Мне нет никакого дела до того, что ты сделаешь с деньгами.

— Сова, послушай меня. Всегда раздевай труп. Иначе всем станет понятно, что его убили намеренно, а не для того, чтобы обокрасть. И всегда забирай деньги.

Жюстина была знакома со многими шпионами — хорошими и плохими, ловкими и неуклюжими. Некоторые из них были почти такими же молодыми, как и она сама. Но еще ни разу она не встречала кого-то похожего на Хоукера.

Окажись сегодня рядом с ней кто-то другой, она давно была бы на том свете.

Хоукер оторвался от саквояжа и поднял голову.

— Похоже, твои друзья все же решили показаться.

На небе висел гонкий, бледный, как кость, месяц, совершенно не дававший света. Возникшая из темноты женщина поковыляла к Паксу, согнувшись и опираясь на клюку. Она передвигалась так медленно, что Хоукер успел се разглядеть. Это была агент по прозвищу Черный Дрозд.

— Впечатления не производит. — Хоукер закрыл саквояж и поднялся с колен.

— В этом-то и состоит ее уникальность. Нам повезло. Мои друзья прислали самую опытную из контрабандисток, спасшую сотни жизней. С ней Невидимки будут в полной безопасности.

— Хорошо. Потому что мне они уже надоели.

В темноте фигуры высокого англичанина и сгорбленной женщины были едва различимы. Почти соприкоснувшись головами, они что-то обсуждали. По дороге скользнула тень. Все шло по плану.

— Ничего. Уже недолго осталось.

— Десять. Все на месте, — сказал Хоукер.

— Но детей было больше.

— Трое решили остаться.

Жюстина не сразу осознала смысл сказанного. Но потом до нее дошло.

— Черт бы тебя побрал! Ты оставил их в доме?!

— Это был их выбор.

Рука Жюстины сама потянулась к пистолету, спрятанному под рубахой, и нащупала тяжелую холодную рукоятку, прижатую к животу. Ей необходимо вернуться.

— Из-за тебя вся операция может сорваться. Я потратила…

Хоукер схватил девочку за плечи, развернул ее к себе и силой прижал спиной к стене.

— Остановись.

— Я не оставлю троих детей в доме. Ни за что!

Хоукер крепко держал девочку.

— Они не двинутся с места. Ты же не бросишь остальных, чтобы спасти этих троих?

— А ты не указывай, что мне делать, а чего не делать. — Жюстина едва не захлебнулась от бушующей в душе ярости. Слова застревали в горле. — Никто не смеет мне указывать. Я сама решаю. Я…