— У меня вопрос, — Яков Моравец отставил пустую чашку, — точнее, предложение. К чему задействовать группу спецназа? Не проще ли дать стюарду миниатюрную видеокамеру, замаскированную под петлицу и с приемным устройством в кармане, и велеть ему просто пройтись разок-другой по залу ресторана? Не важно, что он обслуживает другую палубу, никто его не выгонит.

— Вы были правы в самом начале, — покивал Виталий Козырин. — Стюарда может не оказаться на борту, а сорвать операцию мы не имеем права. Еще вопросы?

— Да, — вступил в разговор Олег Бобров. — Для диверсий ночь — время самое подходящее. Другое время суток для проникновения на борт я не допускаю. Хотя это возможно. А как насчет переговоров, заключения сделок между спонсорами и террористами?

Виталий пожал плечами: «Неужели и так непонятно?»

— Я уже говорил, что эта встреча на лайнере не единственная. В таком режиме проходили остальные. Лайнер выходил в море вечером и вечером следующего дня снова отшвартовывался в порту.

Что ж, подумал Бобров, похоже, и на этот раз Козырин прав, объясняя, что ночь на лайнере никто впустую тратить не собирается, тем более что она единственная. Имея богатое воображение, Олег Васильевич представил, как развлекаются в ресторанах сановные пассажиры морского круизного лайнера. Жирные пальцы, унизанные дорогими перстнями, пощелкивают в такт восточной музыки, маслянистые глаза неотрывно смотрят на танцовщиц, исполняющих танец живота. Где-то в роскошных каютах уже другие пальцы — красивые и нежные — ласкают волосатые груди, ягодицы и раскормленные животы арабов. Тоже танец живота. И так до утра. Утром там действительно ничего не снимешь. Кроме уставших проституток. И пару тонн шерсти с арабов.

— Еще вопросы?

Бобров промолчал.

Капитан Моравец ответил «нет».

— Спасибо, можете идти, — Козырин отпустил капитана. — Надеюсь на скорую встречу.

— Еще чаю? — предложил Бобров, когда дверь за Моравецем закрылась.

— Нет, спасибо. Наверняка нас угостят в штабе флотилии. А ваш капитан не очень-то разговорчивый, — заметил Виталий.

— Привычка, — ответил каперанг. — Знаете, Виталий Николаевич, есть такая штука — загубником называется. Не до разговоров, когда эта штуковина во рту. К тому же вы пытались давать командиру спецгруппы инструкции. А моряки этого не любят. Инструкции пишут на берегу, а моряки плавают в море.

— Насколько я знаю, они говорят «ходят», а не «плавают», — решил блеснуть познаниями Виталий Николаевич.

— В данном случае ошибки нет: плавают.

— Вы чем-то недовольны? — решил идти до конца Козырин.

Олег чуть склонил голову: «Нарываешься на откровенность?»

И ответил без задержки:

— Недоволен тем, как круто вы обошлись с Тритонычем. «Старик» не заслужил такого отношения к себе. Вы просто его не знаете, может быть, слышали, не больше того. Вот уж к кому неприменима флотская шутка: «Молодой моряк все знает, но ничего не умеет, а старый все умеет, но ничего не знает». Знания и умения Тритоныча живут с ним в полной гармонии.

— Тритоныч? — Виталий Николаевич знал, о ком идет речь, тем не менее не упустил шанса поддеть самого начальника разведотдела: — Еще одно слово из кроссворда? — насмешливо спросил он.

— Ага. И вам его не решить.

— Мне это ни к чему. У меня уже есть японский телевизор.

* * *

Бобров вышел проводить гостей. Они сели в служебную машину, выделенную им в штабе, и водитель, подъехав к шлагбауму, притормозил. Часовой, вооруженный автоматом Калашникова и одетый в бронежилет, сверился со списком, проверил документы у пассажиров и, козырнув, разрешил выезд с базы. Водитель вывел «Волгу» на охраняемую дорогу, ведущую к причалам, и вскоре машина скрылась за массивным, с матовой крышей ангаром, увенчанным портовым краном.

Позади и чуть сбоку от Боброва кто-то встал. Тритоныч, был уверен каперанг. Но, обернувшись, увидел капитана Моравеца. Синий комбинезон Чеха был расстегнут до пояса и снят с плеч; пилотку спецназовец держал в руках, подставляя коротко стриженную голову под лучи солнца, стоявшего над гаванью. Он из-за плеча разведчика тоже провожал глазами «Волгу».

— Где-то я их раньше видел, — задумчиво произнес Бобров, «закидывая удочку»; то, как гримасничали при встрече Козырин и Моравец, его сразу насторожило. — Или я ошибаюсь... А ты?

Яков хмыкнул:

— Ошибаюсь ли я?.. Нет, я бы запомнил. У меня хорошая память на лица.

— Что думаешь об этом?

— Стараюсь не думать, — ответил Яков. — Пока рано забивать себе голову.

Позади них раздался громкий всплеск, будто с дебаркадера отдали якорь. Каперанг обернулся, а Моравец даже головой не повел. Это нырнул в холодную воду боец «Гранита» лейтенант Сергей Перминов. Он жил на дебаркадере, работа, быт и отдых слились для него воедино. От остального мира его отделяла сходня, переброшенная с дебаркадера на рыжеватый от ржавчины пирс. Каждое утро одно и то же, недовольно морщился Яков: водные процедуры, начинающиеся с дурацкого прыжка, крепкий чай и уж потом завтрак. Обычно лейтенант готовил себе на камбузе яичницу или вскрывал банку тушенки. Раз в неделю звучала громкая команда подвыпившего офицера, возвращающегося из города: «Сходню на пирс!»

— Он не утонул? — Бобров, хорошо знавший Сергея, все же обеспокоенно смотрел на воду: круги давно разошлись, а лейтенант... как в воду канул.

Яков усмехнулся:

— Раньше, чем через три минуты, его не жди. А если с бодуна — то все четыре задержится. Витас, блин! Человек-амфибия. — И домыслил: «Без воздуха — минуты, а без денег — всю жизнь».

Голова Сергея появилась над водой метрах в пятидесяти от дебаркадера. «Еще бы немного, — покачал головой Бобров, — и он вышел бы на внешний рейд». Повернувшись на спину, диверсант поплыл обратно.

Сергей Перминов никогда не видел Виталия Козырина, но в свое время удосужился познакомиться с его людьми.

«Вот болван! — беззлобно выругался Яков и сплюнул через борт. — И зачем я позвонил ему в тот день?..»

Вечером в двухкомнатной квартире Якова раздался звонок. Обычный звонок, он не мог отличаться тембром, разве что длительностью. Однако командир «Гранита» почувствовал разницу потому, наверное, что ожидал его. Он не стал заглядывать в дверной «глазок», наверняка зная, кто стоит за дверью. К тому же в кают-компании он получил недвусмысленный намек: «Надеюсь на скорую встречу».

Виталий Козырин пришел не один, за его спиной стоял Алан Боциев. Осетин держал в одной руке полиэтиленовый пакет, в другой — чайную розу с обрезанными шипами, обернутую тонкой слюдой.