— Молодец бабенка!

— А он что к ней? С авансами? — рассмеялся Ржевский. — Да неужели же не успел в своем деле? Ведь, бывало, всегда своей цели добивался!

— Однако вот с княгиней Несвицкой не многого добился! — подмигнул Урусов.

— Подождем, увидим! — заметил Ржевский. — Толцыте и отверзется!

— А с чего это великий-то князь Михаил Павлович ей лошадь верховую прислал?

— О, все, что он делает, делается им без всякого расчета, просто из внимания, а насчет женщин он у нас — рыцарь без страха и упрека.

— Именно без страха и упрека, — вмешиваясь в разговор, заметил красный офицер в форме Измайловского полка, но задолго до этого вошедший в помещение летнего офицерского собрания, где происходила приведенная беседа.

— А, Трубецкой! Тебя откуда принесло? — приветливо протягивая ему руку, крикнул Борегар.

— Был в Петербурге, завтракал на Миллионной у француза. Угощал Бетанкур: он только что вензеля на погоны получил, так спрыскивали!..

— И везет же этому Бетанкуру! — пожал плечами Урусов. — Ничего особенного он собой не представляет, а вот подите же, во «флигеля» попал!

— Ему Нарышкина-старуха покровительствует, а он через графиню Гендрикову не только флигель-адъютантские аксельбанты, а фельдмаршальский жезл раздобудет, если захочет. Молодая императрица исполнит каждую просьбу… ну, а императрицыно желание в нашем благословенном отечестве — закон!

— Ну, не очень-то закон! Да вот слышали вы последнюю новость?.. Знаете, кто вновь приближен к государю?

— Кто еще? — с любопытством откликнулся Борегар.

— А тебя, Борегарди, хоть и хлебом не корми, только новость тебе сообщи, да главное поигривее.

— Не мешай! — отмахнулся толстяк. — Говори же, Трубецкой, говори… рассказывай!..

— С начала начинай. «В некотором царстве, в некотором государстве», — посоветовал Тандрен.

— Будешь ты знать свое место, фендрик? — с напускным нетерпением крикнул Борегар. — Слово сказать толком не даст, но все сунется. Да ну же, Трубецкой! Говори, что ли?

— А сам угадать не можешь?

— И не могу, и не хочу!.. Чего я буду себе голову ломать?..

— Ну ладно, скажу!.. Только, чур, если что выйдет, я ничего не говорил и никого из вас даже не видал!..

— Ну вот еще!.. Что ты, со шпионами, что ли, разговариваешь?..

— Ну-с… Внимание…

— Ну-с — по-немецки рех! — дурашливо вставил Тандрен.

— Фендрик!

— Молчу… молчу!..

— Трубецкой, ты станешь говорить или нет? — произнес Борегар.

— А если нет? — задорно рассмеялся красивый князь Трубецкой, двоюродный брат молоденькой фрейлины Нелидовой.

— Если нет, так я нанесу тебе какое-нибудь оскорбление и вызову тебя к барьеру…

— Как? Ты же оскорбишь да ты же и к барьеру вызовешь?.. Это что за новые порядки?

— Господа, перестаньте вы! — крикнул Ржевский. — Я, ей Богу, готов подумать, что Трубецкой ровно ничего не знает и отлынивает от передачи сенсационной новости потому, что он соврал и новости ровно никакой нет и не было!

— Ну, это вы оставьте! — откликнулся Трубецкой. — Я только уж очень-очень ошеломить вас боюсь.

— Да ты не бойся, сделай одолжение!

— Так слушайте же!.. Третьего дня поздно вечером в маленький павильон Павловского парка была привезена под густым газовым вуалем…

— Почему газовым, а не тюлевым?

— Фендрик!.. Ей Богу, убью! — крикнул Тандрену Борегар.

— Ну, кто же, кто был привезен?

— А не кто иной, как графиня Гольберг! Сама графиня, во всем своем прибалтийском величии!..

— Какая Гольберг?.. Что ты городишь? Ната?

— Та самая… Знаменитая Ната… Прибыть они изволили вечером, а выбыть удостоили рано утром.

— Вот так фунт! — дурашливо ударил в ладоши Тандрен. — Ната уже третий год фрейлиной состоит, и ее несколько крупная и дебелая красота еще никогда не останавливала на себе внимание повелителя… Или она ему зелья какого-нибудь приворотного дала?..

— Уж это я вам доподлинно сказать не могу, а только сегодня имя Наты произносится уже с некоторым уважением, и не сегодня-завтра она начнет тонировать.

— Ну, тонировать-то ей не дадут!.. А вот насчет царской казны она пройдется…

— Да, с этой дешево не разделаешься!..

— Ну, за Натино положение я трех грошей не дам, во-первых, она — с головы до ног немка, а самое главное — высокое внимание начинает привлекать совсем молоденькая и прехорошенькая фрейлина Нелидова. Эта почище Наты будет… Да и к тому же!!.. Не-ли-до-ва!!.. Совсем-таки знакомо звучит для придворного уха…

— А что, она знаменитой Екатерине Ивановне — родня?

— Да, кажется, племянница какая-то.

— И такая же бойкая, как та? Ведь та со своим державным поклонником не церемонилась.

— Ну, теперь-то этого не сделаешь!.. Попробовала французская актриса Тирвальон голос поднять, когда при государе состояла, так на другой же день с почетным конвоем до границы была препровождена, а нравилась она ему очень, и он всегда шутя называл ее своим «турбильоном».

Этот разговор был прерван появлением князя Несвицкого, который в последние дни опять начал довольно часто появляться в среде товарищей, ссылаясь на то, что медовый месяц уже миновал и ему пора вернуться с неба на землю.

— Коли с неба гонят, так, конечно, возвращайся! — покачал головой Борегар при этом сообщении.

Товарищи хорошо знали, что семейная жизнь Несвицкого сложилась далеко не, отрадно и что сам он делал все, что мог, для того чтобы усугубить свою семейную невзгоду.

Он начал пренебрегать своим домом, стал довольно неосторожно играть в карты, проигрывал довольно крупные суммы и в последнее время, как носились слухи, даже к одной из своих прежних и довольно неразборчивых пассий вернулся и даже показался с ней в Павловске на музыке.

От матери вместе с гневным выговором за раз содеянную оплошность князь получил небольшую сумму денег, с обещанием высылать ежемесячно, столько же и с наставлением, как устраивать свои дела и как гнуть непокорную волю жены, не умеющей сознать хвое положение и то несказанное счастье, какое ниспослала ей судьба, возведя ее в высокий сан супруги князя Алексея Яковлевича и носительницы его громкого имени.

Эти-то наставления и побудили «молодого» несколько нажать педаль и дать жене почувствовать всю силу своих супружеских прав.

Молодая княгиня не смирилась, а только еще глубже ушла в себя и еще упорнее стала удаляться от общества.

Единственными спокойными и счастливыми минутами ее невеселой жизни были часы, которые она проводила у матери, в знакомом опустевшем уголке, в дружеской, откровенной беседе.