Ту удивила такая непривычная любезность, и она, почти брезгливо и холодно отдергивая руку, спросила:

— Что же, вы завтра за мебелью и вещами приедете?

— Да, завтра надо будет прислать за всем этим! — произнес князь. — Только я, право, не знаю… Быть может, мебель вам самим нужна?

— Вопрос о том, что мне лично нужно или не нужно, давно решен! — холодно ответила генеральша. — Я оставлю себе только самое необходимое, потому что и сама не собираюсь долго заживаться здесь. Впрочем, вас лично этот вопрос не касается: мы с дочерью между собой все это порешили…

— Я и не вмешиваюсь в ваши распоряжения! — обиженным тоном заметил князь. — Я хотел выяснить, что именно нужно будет брать отсюда, потому что я завтра занят и не знаю, в котором часу и буду ли вообще в состоянии лично приехать сюда.

— Ваше присутствие вовсе не нужно! — холодно заметила Софья Карловна.

— Даже «не нужно»? — сконфуженно улыбнулся Несвицкий.

— Я хотела сказать «не обязательно», — поправилась она. — Совершенно достаточно будет, если вы пришлете доверенного человека, который сумеет все порядком уложить и в целости довезти!

— В этом отношении вы можете быть совершенно спокойны… Мой денщик — человек и опытный и расторопный. Он уже обо всем предупрежден, и вы смело можете доверить ему. Таким образом, сам я заеду перед вечером, потому что к ночи я должен буду попасть домой, в Царскую Славянку…

— Повторяю вам, что ваше присутствие вовсе не обязательно, — заметила Софья Карловна, — и что эти последние дни вы можете почти вовсе не бывать у нас!.. У вас найдется много занятий, а мне здесь всякая минута дорога будет… Ведь это — последние дни, которые я проведу с мамой!..

Голос молодой невесты дрогнул.

— Я, право, не знаю… Я предлагал вашей матушке… — начал князь.

— Что? Ко мне переехать?.. Вы знаете, что она никогда не согласится на это. Об этом и говорить нечего!.. До свадьбы остается так мало, а хлопот у нее так много, что, повторяю, вы можете вовсе не бывать здесь.

— Как? Совсем не приезжать к вам до свадьбы? Но ведь это покажется странным.

— Кому? Мы и вообще-то мало с кем видимся, а теперь, в эти последние дни, и вовсе никого принимать не будем. Ведь существует даже какой-то обычай, в силу которого в самый день свадьбы жених с невестой вовсе не видятся до того момента, когда встретятся в церкви.

— Да, но ведь то лишь в самый день свадьбы, чтобы удвоить затем удовольствие свидания! — улыбаясь, сказал Несвицкий.

— Ну, а мы с вами удесятерим это удовольствие и в течение четырех дней не встретимся! — улыбнулась Софья Карловна такой улыбкой, от которой ее жениху холодно стало.

Старая генеральша не присутствовала при этом последнем объяснении. Она раньше ушла к себе, и когда, проводив жениха, Софья Карловна прошла к ней, она застала ее задумчиво сидящей перед совершенно догоравшим камином. Генеральша так глубоко ушла в свои невеселые думы, что при входе дочери слегка вздрогнула.

— Тебе нездоровится, мама?.. Ты камин затопить велела? Ты озябла? — тревожно осведомилась та, опускаясь на скамеечку у ног матери и с любовью заглядывая в ее глаза.

— Нет, я здорова, а только видишь, как я сильно стариться начинаю? Среди лета камин топлю.

Софья Карловна ничего не ответила. Она прижалась щекой к тонким и холодным рукам матери и тихо прошептала:

— Прощай, мама!

Елена Августовна вздрогнула, а потом нежно сказала, проводя бледной рукой по головке дочери:

— Зачем говорить такое горькое слово, моя дорогая! С живыми людьми не прощаются, им «до свидания» говорят!

— Я не тебе одной «прощай» сказала, мама; я этим грустным и коротким словом со всей своей прошлой жизнью простилась — с молодостью, со всем, что красит эту молодость!.. Я не жила. А ведь мне тоже жить хотелось, тоже счастье грезилось!.. И вот я вся тут… Я отжила, и все для меня навсегда окончено!.. Не перебивай меня, мама, не утешай меня!.. Я не стою утешения… Я даже жаловаться не смею, потому что сама создала себе все то, от чего теперь заживо умираю! Никто не тянул меня к той жизни, какую я сама создала себе. Я видела, кого выбираю, видела и понимала, куда и к кому иду, и все-таки шла! И не мне роптать и жаловаться, достигнув той цели, какую я сама поставила себе… Мне тебя жаль, моя бедная дорогая мама! Мне жаль той мирной спокойной жизни, какою мы жили с тобой с минуты моего выпуска из института. Я не ушла бы из этой жизни, я все перенесла бы, всему покорилась бы, навсегда ушла бы от общества, чтобы не видать и не вызвать его справедливого осуждения!.. Но ты не захотела этого, и я покорилась твоему желанию, склонила голову перед твоим решением!

— Я не могла поступить иначе! — спокойно ответила Елена Августовна. — Я не себя и даже не тебя отстаивала и защищала; я стояла на страже доблестного и славного имени твоего отца… Я его лучезарную, кровью купленную славу туманить не смела и не хотела!.. Ты могла увлечься и ошибиться, могла впасть в заблуждение и я, но его светлая память должна оставаться чистой и неприкосновенной, и с его славного имени только твой брак с этим князем Несвицким смоет ту несчастную ошибку, которая запятнала его!

Софья Карловна подняла на мать пристальный и умоляющий взор и произнесла:

— Мама… дорогая!.. С могилой считаться нельзя… Сырая земля не мстит живым людям!.. Отец сам простил бы меня и не потребовал бы моего несчастия во имя спасения его личного самолюбия!.. Еще есть время… Освободи меня от данного мною слова!.. Позволь мне отказаться от этого брака!.. Не перспективой светлого счастья улыбается он мне, а грозит целой разбитой жизнью!.. Я от всего откажусь… Я уйду из мира, в монастырь постригусь, если надо… Обо мне никто никогда не услышит и никто не посмеет бросить словом укоризны в светлую память, которую ты так геройски отстаиваешь!.. Прости меня, мама, не губи меня! Дай мне остаться с тобой и подле тебя!

Софья Карловна говорила порывисто, вся охваченная горячим, непреодолимым волнением. Ее глаза, взор которых был поднят на мать, были полны слез.

Старая генеральша упорно молчала, ни одним словом не откликаясь на горячие, полные отчаяния слова дочери. В ней, видимо, происходила мучительная борьба.

Но гордость спартанки взяла верх над нежным чувством матери и, слегка отстранив рукою дочь, она произнесла голосом, который ей удалось сделать почти спокойным:

— Ты говоришь, что твой отец простил бы тебя? Быть может! Он мог пожертвовать тебе и гордостью своего прославленного имени… Но я не вправе сделать это!.. Если ты откажешь князю Несвицкому, мы все равно расстанемся… С его любовницей я под одной кровлей жить не могу!.. Никто и ничто в мире не в силах повлиять на мое решение!

Дочь слушала ее внимательно, и на ее выразительном лице стало отражаться какое-то смелое и бесповоротное решение.

— Ты права, мама, — сказала она, поднимаясь с подушки, на которой сидела у ног матери, и выпрямляясь во весь рост своей красивой и величественной фигуры, — ты свято права!.. Я своей неосторожной просьбой лишний раз оскорбила безупречную память отца!.. Я сама взяла на плечи крест и должна безропотно нести его до конца!.. Проведем эти последние дни вместе, без слез и без особенного горя!.. Проведем их, как люди, исполнившие свой долг и по возможности исправившие сделанную тяжкую ошибку…