– Кость, доктор, – ответила медсестра.

Кровь отлила от сердца. Какая кость, если мне собирались удалять грыжу?! Мгновенно вспомнились анекдоты про вещи, забытые в теле пациентов, и про «Я сказал в морг, значит в морг».

– Кость… Хм, странно.

С этими словами Хосе принялся долбить кость. По ощущениям – чем-то вроде долота. Было неприятно. И больно. Не выдержав, я тихо взвыла.

– Добавить анестезии? – спросил «Айболит».

– Да уж, пожалуйста.

Увы, повторный укол лишь приглушил боль, а от неприятных ощущений и вовсе не избавил.

Когда операция закончилась, меня пересадили в коляску и отвезли в зал ожидания. Подошедший Паласиос поинтересовался, как я себя чувствую. Я ответила, что мне очень больно, и он распорядился ввести еще дозу обезболивающего. Медсестра выполнила указание. Через полчаса врач вернулся с выписным эпикризом. Я прочла назначения: обезболивающее и противовоспалительное.

– Хосе, а как же антибиотики? – удивилась я.

– Зачем? – невозмутимо ответил он. – При таких операциях мы их не назначаем. Сейчас сразу зайди в аптеку, купи обезболивающее и немедленно прими.

– Но ты же сам только что велел поставить мне капельницу с обезболивающим. Разве в следующий раз лекарство не нужно принимать через восемь часов? – возразила я.

– Да, верно. Выпьешь через восемь часов.

Я ничего не ответила, хотя мои брови непроизвольно поползли вверх от удивления.

– А через сколько все зарастет? Мне нужно книгу дописывать и ехать в Москву, – напоследок поинтересовалась я.

– Через две недели будешь как новенькая, – заверил меня врач.

На этом мы распрощались.

Хуанки ждал меня в приемном покое. По пути домой мы купили необходимые лекарства. Рука ныла, хотя анестезия еще действовала. Я чувствовала себя плохо.

Следующим вечером мы вместе с друзьями отправились в соседнюю деревню на представление фокусника. Я хотела отказаться от поездки, потому что рука болела, несмотря на таблетки. Но муж уговорил меня выбраться из дома. А главным его аргументом было то, что если мы не поедем, Катя обидится, так как ей нравился один из сыновей моей подруги. Скрипя зубами, я согласилась и в целом не пожалела об этом: было весело. Но полностью расслабиться мешала боль. Она постоянно напоминала о себе: я тут, я тут.

Утром же боль сделалась невыносимой. Хуанки позвонил в страховую компанию, чтобы выяснить, как нам быть. «Просто удвойте дозу обезболивающих», – ответили на другом конце линии. Это не помогло. Ночью рука болела так, что я начала постанывать. А ведь даже при родах я попросила эпидуралку лишь в самом конце. То есть в норме я чрезвычайно устойчива к боли. Муж не выдержал и повез меня в неотложку (что-то вроде пункта российской «Скорой помощи», только приезжать туда нужно самим). К тому времени я не могла ни есть, ни спать, ни лежать, ни стоять. Ни тем более думать. Дежурный врач осмотрел меня и сказал, что проблема в гематоме. Мне вкололи морфины, боль немного отступила, и меня радостно отправили домой, выписав «Трамал». Но уже на обратной дороге морфины перестали действовать, а через пару часов я впервые в жизни заплакала от боли. Дочка смотрела на меня с ужасом: она почти никогда не видела моих слез. Выпив «Трамал», я смогла уснуть. Лишь для того, чтобы в пять утра проснуться от адской боли. Ощущение было такое, что рука вот-вот взорвется изнутри.

– Поехали в «Скорую», – сказала я мужу сквозь рыдания.

Хуанки тоже ужасно устал от всего этого. Он уговаривал меня поспать еще чуть-чуть, не понимая, что спать в таком состоянии нереально. Мы вернулись в больницу, где повторилась та же история, что и накануне. Меня снова обкололи лекарствами и к полудню отпустили домой, порекомендовав на следующий день обратиться к хирургу, проводившему операцию (по выходным он отсутствовал в больнице, и никто не счел нужным вызвать его).

Я ворвалась в кабинет врача с самого утра.

– Хосе, что-то не так. У меня инфеция!

– Ну что ты, не может быть, – спокойно возразил он и, осмотрев меня, продолжил: – Обширная гематома. Редкой величины, но всякое бывает.

– Я еще пока в состоянии отличить боль от гематомы и боль от инфекции. Болит как нарыв, а не как гематома. – От боли я повысила голос. – Почему бы не сделать анализ крови?

– Не нужно. Я же сказал, что это гематома.

– Тогда почему так болит? И почему рука так распухла? И цвет поменялся. Она вся красная!

– Это нормально, – закрыл тему врач.

Мне ввели болеутоляющее, выдали две капсулы для домашних инъекций, а заодно «Валиум» (хотя успокоительное мне определенно не требовалось: в отличие от испанок, я не сгущала краски; раз я жаловалась на невыносимую боль, значит такой она и была) и велели вернуться в четверг.

Четверга я дожидаться не стала. Следующим же утром, сделав укол, я поехала в государственную больницу. Боль и опухоль распространились до локтя. Муж сказал, что я преувеличиваю и что все не так страшно. Но я жестко осадила его. Он понял, что спорить бесполезно, и отвез меня к врачу.

У меня взяли кровь на анализ, сняли повязку и проводили в зал ожидания. Я сидела в кресле и, хотя рядом были другие пациенты, безудержно рыдала не в силах остановиться. Это я-то, никогда прежде не плакавшая на людях! Наверное, вид у меня был обреченный: никто даже не поинтересовался, что со мной. Участливым по натуре испанцам такое равнодушие обычно не свойственно.

Часа в три до меня снизошел травматолог, который порекомендовал вернуться к хирургу, сделавшему операцию, – местные врачи вмешиваться не будут. Все это он произнес с таким скорбным выражением лица, что я поняла: ситуация плачевная.

Дома я снова расплакалась. Я сидела в гостиной на первом этаже, тихо раскачивалась и выла от боли. До этого нечто подобное случалось со мной всего один раз: когда умер папа. С тех пор я научилась при любых обстоятельствах брать себя в руки. Но боль оказалась сильнее меня.

В придачу ко всему мне не хотелось пугать Катю. Она-то уж точно за свои десять лет никогда не заставала меня в таком состоянии. Я всегда старалась служить для нее образцом выдержки, и ей было страшно видеть, во что ее мать превратилась за какую-то неделю.

Наутро я позвонила Марте – одной из подруг, с которыми познакомилась в деревне, – и попросила отвезти меня к Паласиосу, потому что Хуанки понадобилось срочно заканчивать работу. Похоже, муж по-прежнему считал, что я преувеличиваю свои страдания.

Дверь в кабинет врача я открыла практически с ноги. Во мне клокотала ярость:

– Я хочу, чтобы ты немедленно госпитализировал меня!

– Почему? – удивился он.