Скиннер ходил с портфелем, на котором красовались королевский герб и тисненые золотом потускневшие инициалы Георга VI. Сунув туда бумаги, он запер его ключом, прикрепленным длинной цепью к поясу.

— Я намерен освободить тебя от работы шифроаналитика и перевести куда-нибудь, где от тебя не будет вреда. Вообще-то я собираюсь добиться твоего перевода из Блетчли. — Убрав ключ, Скиннер похлопал по карману. — При твоей осведомленности тебе, конечно, до конца войны не выйти на гражданку. Однако я слыхал, что Адмиралтейство ищет специалиста для работы в области статистики. Занятие скучное, но непыльное, подходящее для такого… чувствительного, как ты. Как знать? Может, найдешь хорошую девицу. Как бы сказать? — более подходящую тебе, чем та особа, с которой ты встречался.

На этот раз Джерихо попытался его ударить, но не пепельницей, а лишь кулаком, что, как он вспоминал потом, оказалось ошибкой. Скиннер на удивление грациозно шагнул в сторону, и удар пришелся мимо, затем правой рукой он вцепился в запястье Джерихо и, как клещами, сжал слабые мышцы.

— Ты больной. Том. А я сильнее тебя во всех отношениях. — На мгновение он стиснул руку Джерихо еще больнее, но потом резко отпустил. — А теперь убирайся.

5

Боже, как он устал. Изнеможение преследовало его, как живое существо: хватало за ноги, садилось на бессильно опущенные плечи. Джерихо прислонился к внешней стене блока «А», прижавшись щекой к гладкому влажному бетону и ожидая, когда успокоится пульс.

Что он наделал?

Хотелось лечь. Найти какую-нибудь нору, заползти туда и передохнуть. Как ищущий ключи пьяный, он ощупал один карман, потом другой, пока наконец не вынул ордер на постой и, прищурившись, стал читать. Альбион-стрит? Где это? Смутно вспоминал. Узнал бы, если увидел.

Оттолкнувшись от стены и осторожно ступая, пошел прочь от озера к дороге, которая вела к главному входу. Ярдах в десяти впереди стояла небольшая черная машина. Когда он приблизился, дверца водителя распахнулась и перед ним возникла фигура человека в синей форме.

— Мистер Джерихо!

Джерихо удивленно хлопал глазами. Один из американцев.

— Лейтенант Крамер?

— Да. Идете домой? Подвезти?

— Нет, спасибо. Право, здесь недалеко. — Поедем, — уговаривал Крамер, похлопывая по крыше машины. — Только что получил. Для меня удовольствие. Поехали.

Джерихо собирался снова отказаться, но почувствовал, как у него подламываются ноги.

— Постой-ка, — Крамер прыгнул и удержал его за руку. — Да вас ноги не держат. Полагаю, перетрудились ночью?

Джерихо позволил довести себя до дверцы и усадить на переднее сиденье. Внутри маленькой машины было холодно, чувствовалось, что ею давно не пользовались. Джерихо догадался, что раньше она доставляла кому-то радость, пока нормирование бензина не согнало ее с дороги. Машина качнулась под тяжестью влезавшего с другой стороны Крамера. Он хлопнул дверцей.

— Мало кто в этих краях пользуется собственной машиной. — Джерихо было странно слышать свой голос, доносившийся будто издалека. — Трудно доставать горючее?

— Нет, сэр. — Крамер нажал на кнопку стартера, и машина заурчала. — Вы нас знаете. Можем достать, сколько потребуется.

На воротах машину тщательно осмотрели. Поднялся шлагбаум, и они выехали из ворот, миновали столовую и зал заседаний, направляясь по Уилтон-авеню.

— Куда?

— Кажется, налево.

Крамер выбросил маленький желтый указатель, и они свернули в переулок, ведущий в город. Красивое лицо — живое, ребячливое, с остатками загара, свидетельствующего о службе на заморских территориях. Лет двадцати пяти, здоров как бык.

— Хочу вас поблагодарить.

— Меня?

— За совещание. Вы сказали правду, тогда как все остальные несли черт знает что. Четыре дня — подумать только!

— Они всего лишь проявили лояльность.

— Лояльность? Брось ты, Том. Не возражаешь, если перейдем на «ты»? Между прочим, меня зовут Джимми. Им просто приказали.

— Пожалуй, здесь не место для такого разговора… — Головокружение прошло, и, как обычно, появилась ясность мыслей. Джерихо пришло в голову, что американец, должно быть, ждал, когда он появится после совещания. — Достаточно, спасибо.

— Правда? Да мы почти не ехали.

— Остановитесь, пожалуйста.

Крамер свернул к краю тротуара у маленьких коттеджей, затормозил и заглушил мотор.

— Послушай, Том, одну минуту. Немцы ввели в действие Акулу через три месяца после Пёрл-Харбора…

— Позвольте…

— Успокойся. Никто не слушает. — Действительно. В переулке ни души. — Три месяца после Пёрл-Харбора, и вдруг мы начинаем терять суда, что впору выходить из войны. Никто не говорит нам, в чем дело. В конце концов мы здесь новички, всего лишь сопровождаем суда, как нам указывает Лондон. Наконец становится совсем плохо, и мы спрашиваем вас, что случилось со всеми вашими хвалеными разведданными. — Крамер поднял палец. — И тогда нам говорят об Акуле.

— Я не могу это слушать, — запротестовал Джерихо, пытаясь открыть дверь, но Крамер наклонился вперед и ухватился за ручку.

— Я не пытаюсь настраивать тебя против твоих людей. Хочу только рассказать, что здесь происходит. Когда в прошлом году нам объявили об Акуле, мы стали кое-что проверять. Торопились. В конце концов после отчаянного сопротивления начали получать некоторые цифры. Знаешь, сколько бомбочек было у ваших парней к концу лета? И это после двух лет производства!

Джерихо глядел прямо перед собой.

— Я не стану воспринимать подобную информацию.

— Пятьдесят! А знаешь, сколько, говорили наши в Вашингтоне, они могут сделать за четыре месяца? Триста шестьдесят!

— Ну и делайте, — раздраженно ответил Джерихо. — Если вы такие, черт возьми, хорошие.

— Да нет, — возразил Крамер. — Ты не понимаешь. Это не позволено. Энигма — это британский младенец. Официальный. Любые изменения в статусе подлежат переговорам.

— А они идут?

— В Вашингтоне. В это самое время. Там ваш мистер Тьюринг. А пока мы получаем то, что вы даете.

— Но это же абсурд. Почему, во всяком случае, не делать бомбочки?

— Ну-ка, Том, подумай минутку. У вас здесь все станции радиоперехвата. Весь необработанный материал. Мы за три тысячи миль. Поймать Магдебург из Флориды чертовски трудно. Какой смысл иметь триста шестьдесят бомбочек, если нечего в них закладывать?

Джерихо закрыл глаза и представил побагровевшее лицо Скиннера, услышал его рокочущий голос: «У тебя больше нет ясного представления об этом месте… Мы ведем переговоры с американцами о… Ты даже не в состоянии понять серьезность… » Теперь по крайней мере понятна причина ярости Скиннера. Его маленькой империи, которую он построил с таким трудом, громоздя бюрократический камень на камень, смертельно грозит Акула. Но угроза пришла не из Берлина. Она явилась из Вашингтона.