— В ваших частях, товарищ Берия, больше порядка, — прогудел Молотов. — Как мы теперь знаем, армия не везде выполнила Директиву № 1. А все пограничные войска были приведены в полную боевую готовность вовремя.

— По моему приказу даже раньше, чем была подписана директива, — подтвердил Берия. — Не только пограничные, но и внутренние войска. Скажем, армейские драпанули из Бреста уже в восемь часов утра, а мой 132-й отдельный конвойный батальон остался. Не исключаю, он даже сейчас ведёт бой в Брестской крепости.

— Мы вчера обсуждали, как усилить армию за счёт войск НКВД, — напомнил Сталин.

Берия кивнул:

— Мы в наркомате обсудили ночью, что можно сделать. Готовы немедленно приступить к формированию пятнадцати дивизий.

В кабинет быстро, но бесшумно вошёл помощник Сталина, Поскрёбышев:

— Товарищ Сталин, западные радиостанции сообщают о падении Минска. Включить?

— Да.

Пока слушали сообщение, Берия вышел в приёмную. Вещание шло на русском языке, с восторженными похвалами непобедимой германской армии и язвительными комментариями по поводу трусливых русских дикарей.

— Генштаб нам об этом не сообщал, — задумчиво произнёс Сталин. — А обязан был. Неужели это правда, а Жуков с Тимошенко не знают?

Он вопросительно посмотрел на вернувшегося Берию, не сомневаясь, что тот из приёмной выяснил обстановку.

— Немцы в город ещё не вошли, но Красная Армия его покинула, — подтвердил Лаврентий Павлович. — Бои ведут чекисты и внутренние войска НКВД. По моему приказу они и должны покидать населённые пункты последними, обеспечивая порядок и помогая гражданам с эвакуацией.

Сталин позвонил в Наркомат обороны маршалу Тимошенко. Спросил:

— Товарищ Тимошенко, есть ли новости о положении в Минске?

— Нет, товарищ Сталин. Ничего конкретного о положении на западном направлении сказать не могу.

— А мы можем сказать вам, что Минск войска сдали.

— Я не могу этого подтвердить, товарищ Сталин.

— Не кажется ли вам странным, что нарком обороны, председатель Ставки Главного Командования не знает того, о чём сообщают иностранные радиостанции?

— Я бы не стал верить этим радиостанциям без проверки. Не вы ли, товарищ Сталин, учили нас не поддаваться на провокации?

— Мы учили вас оборонять страну, а не сдавать города! Мы проверили факт оставления Минска войсками. Он подтверждён.

— Я вижу, вы недовольны мной.

— А мы видим, вы слишком раздражены и теряете власть над собой.

— Раз я плохой в ваших глазах, прошу отставку.

Сталин отодвинул от уха трубку и пробормотал про себя:

— Этот чёрт орёт во всю грудь, ему и в голову не приходит, что он меня оглушает. — И снова в трубку: — Что? Отставку просите? У нас отставок не просят, а мы их сами даём.

— Если вы находите нужным, дайте сами.

— Дадим, когда будет надо, а сейчас советую не проявлять нервозности…

Сталин повесил трубку, сказал соратникам, качая головой:

— Интересная у нас армия. В мирное время дня не было, чтоб в газетах не писали о военных гениях, которые заполнили чуть ли не весь Генштаб. А как до войны дошло, так нарком обороны просится в отставку, а начальник Генштаба объясняет своё незнание обстановки нехваткой полевого кабеля… У вас что, товарищ Поскрёбышев?

— Срочная телеграмма из Гомельского обкома.

— Телеграмма? Вот вам, товарищи! Они говорят, связи нет! А партийные власти шлют из района боёв телеграммы. У них связь есть!

Взял телеграмму, передал Маленкову:

— Прочитайте вслух, пожалуйста.

Маленков, откашлявшись, прочитал:

«Бюро Гомельского обкома информирует Вас о некоторых фактах, имевших место с начала военных действий и продолжающихся в настоящее время:

1. Деморализующее поведение очень значительного числа командного состава: уход с фронта командиров под предлогом сопровождения эвакуированных семейств, групповое бегство из части разлагающе действует на население и сеет панику в тылу.

27 июня группа колхозников Корналинского сельсовета Гомельского района задержала и разоружила группу военных, около 200 человек, оставивших аэродром, не увидев противника, и направляющихся в Гомель. Несколько небольших групп и одиночек разоружили колхозники Уваровического района.

2. Незнание командованием дислокации частей, их численности, вооружения, аэродромов, снаряжения, дислокации баз Наркомобороны, их количества и содержимого в районе его действия тормозит быструю организацию активного отражения противника.

3. Посылка безоружных мобилизованных в районы действия противника (27 июня по приказу командующего в Жлобине было выгружено 10 000 человек, направляемых в Минск).

4. Всё это не даёт полной возможности сделать сокрушительный удар по противнику и отбросить его, а, наоборот, создало сейчас большую угрозу для Гомельского участка фронта и тем самым создаёт угрозу прорыва противника в тыл Киевского участка фронта».

Сталин взял телеграмму, засунул во внутренний карман. Хлопнул себя по колену:

— Вот что, товарищи. Мы — власть политическая, а целиком зависим от бездействия власти военной. Это недопустимо. Мы рискуем повторить судьбу правительства Польши, да только бежать нам некуда. Немедленно едем в Наркомат обороны.

В ходе работы над последней директивой у него сложилась речь, с которой можно было бы обратиться к народу. Его сдерживало только одно: непонимание ситуации на фронтах. Вернее, понимание-то было: армия бежит, — не было ясности, когда она, наконец, начнёт воевать так, как от неё ждёт народ…

* * *

Ехать до здания Народного комиссариата военных и морских дел было недалеко, оно располагалось у Арбатской площади. Но даже за время этого короткого пути Сталин успел подумать о многом. В разговорах с военными он сдерживал себя, понимал, как им нелегко. Но и у него на душе накипело.

Жгла обида за впустую потерянное оружие. Стране оно досталось непросто! Его создавал народ, отказывая себе в отдыхе, во многих радостях жизни… Создавали тяжким трудом, надрывом!.. А каков результат? Тысячи самолётов, танков, пушек — то, что копилось ради именно этих, первых дней войны — не использованы, бездарно брошены. Он-то надеялся, что с таким оружием войска первой стратегической линии — всё-таки три с половиной миллиона человек, предупреждённые за четыре дня до агрессии! — уж как-нибудь продержатся, пока изготовятся войска второй линии и начнёт давать пополнение всеобщая мобилизация.

Были же, были сообщения разведки, что немецкий генералитет планирует взять Минск в первую неделю войны. Мы знали об этом и строили все свои военные планы так, чтобы поломать эти немецкие надежды, чтоб не смогли они взять Минск! И вот он взят в первую неделю войны…