Так можно обозначить ещё один тип театра, которым занимаются Rimini Protokoll, – в нём так же не участвуют профессиональные актёры, однако люди, находящиеся на сцене, приглашены не для рассказа личных историй (впрочем, бывает, что и их тоже), а благодаря экспертизе, которой они обладают в определённой сфере. Самым примечательным в этом смысле являются два однотипных спектакля: Adolf Hitler: Mein Kampf, Bd. 1 & 2 и Karl Marx: Capital, Volume One, посвящённые по большей части даже не текстам, а самим книгам как продукту, их многочисленным изданиям, истории отношений с ними разных людей. В спектакле про «Мою Борьбу» принимают участие два юриста, 65-летняя профессор, реставратор книг, рэпер турецкого происхождения, слепой мужчина и молодая девушка. Два часа зрители наблюдают абсолютно спокойное, академическое по тону зрелище. В 2015 году Штефан Кэги в одиночку поставил спектакль Volksrepublik Volskwagen – об истории немецкого автопроизводителя в Китае. Это один из тех редких спектаклей, в которых играют актёры, и нужно сказать, что за счёт некоторой уверенности обращения с материалом, которой трудно добиться от неактёров, этот спектакль оставляет особенное художественное впечатление. На сцене выстроен натуральный производственный цех, используется очень техничная работа с видеопроекцией. В какой-то момент как бы на подзвучке начинают радостно кричать дети, и вдруг целая группа натуральных живых детей появляется на сцене и выполняет китайские упражнения (в спектакле, к слову, вообще много хореографии – для этого привлечен специальный человек).

Судя по интервью членов группы Rimini Protokoll, их довольно сильно занимает вопрос прогрессивного и непрогрессивного. Они обращают внимание на время, на современность и, конечно, очень хотят быть современными. В их спектаклях почти всегда проводится значительная работа с технологиями, зрителю зачастую не заметная. При этом у них получается делать действительно красивые, не утилитарные зрелища – как, например, спектакль про Volkswagen. Одновременно они показывают, что хорошему спектаклю вообще ничего не нужно: ни сцена (Home Visit Europe проходит в жилых квартирах), ни помещение (Remote X), ни даже группа зрителей (в спектакле Call Cutta один единственный зритель сидит у телефона и разговаривает со специалистом кол-центра из Индии, который увлекательно рассказывают жителю Берлина про Берлин). Они привлекают виртуальную и дополненную реальность, как в спектакле Situation Rooms, или не привлекают ничего, кроме чистой информации, как в сетевом проекте 100 % City.

Этот греческий режиссёр, как и многие с территории постдраматического театра, работает с телом и визуальными образами. Он начинал с комиксов и скетчбуков, а в 2004 году стал режиссёром церемонии открытия Олимпийских игр в Афинах – и с тех пор занял прочные позиции на международной театральной сцене, регулярно катаясь со своими спектаклями по самым важным и престижным фестивалям.

Как Папаиоанну сам сформулировал в одном интервью, он не может перелагать образы в словесную форму. Видимо, поэтому большинство его спектаклей вообще лишены речевого измерения: перформеры не говорят, они действуют. Человеческое тело у Папаиоанну существует в очень странном режиме постоянной деконструкции. Ещё в ранних работах он нащупал почти акробатический приём сочленения разных частей тела разных людей, чтобы визуально получался целый человек, но очевидно собранный. Этот приём по-разному используется им в нескольких спектаклях: Nowhere, Still life, 2, The Great Tamer.

В спектакле «2» (его тоже можно увидеть онлайн), поставленном в 2006 году, Папаиоанну разбирается с темой жизни гомосексуалов в современной Греции. Это удивительно проникновенная работа, которая при этом, как и все спектакли этого режиссёра, удивительно изобретательно сделана. Один трёхметровый мужчина складывается из частей тела трёх мужчин, частично скрытых за разными плоскостями; два роботизированных перформера с чемоданами в костюмах кинематографически озвучивают происходящее, говорят карикатурно-мультяшным голосом и уезжают на транспортной ленте за кулисы; происходит сцена футбола в слоумоушене – мяч, прикреплённый к гибкому металлическому стержню, медленно двигается по круговой траектории etc. Спектакли Папаиоанну очень хореографичны: если перформеры не танцуют вариации на современный танец, в основном сделанные из бытовых движений, то они просто очень выверенно двигаются.

Театр Папаиоанну построен на трюках, на иллюзии и на эффектных жестах – всегда очень изобретательных. Спектакль The Great Tamer, например, начинается с зацикленной сцены, когда обнажённый мужчина ложится на поверхность сцены, укрытую целой кучей фанерных листов, и укрывается белой простынёй. К нему подходит второй перформер и роняет рядом лист фанеры таким образом, что потоки воздуха от неё сбрасывают простыню с мужчины. Всё повторяется больше десяти раз. В другой сцене мужчина стоит на полу в чёрных ботинках, а когда пытается сдвинуться с места и поднимает ногу, выясняется, что ботинок прикреплён корнями к «земле»; наконец перформер вырывает корни наружу и встаёт на руки, идя так с корнями вверх некоторое время.

Как и других режиссёров с перформативным и танцевальным бэкграундом, Папаиоанну интересует не репрезентация, а реальное действие в реальном времени. Природу этого времени он исследует по-разному. Например, в 2011 году он поставил спектакль Inside, который корректнее было бы назвать живой инсталляцией, потому что на протяжении шести часов, как длился этот спектакль, в ультрареалистичных декорациях большой современной квартиры (туалет, гостиная, фойе, балкон) тридцать перформеров выполняли самые базовые повседневные действия: приходили домой, чистили зубы, ели, смотрели на закат или рассвет, ложились спать. Всё это выполнялось в сотне разнообразных комбинаций, на кровати был установлен специальный матрас с отверстием и подъёмным механизмом, через который перформеры незаметно исчезали со сцены. В премьерный год спектакля так продолжалось 12 ночей подряд, а потом спектакль был записан на видео и смонтирован в четырёхчасовую видеоинсталляцию, для демонстрации которой музеям выставляют специальные требования по размеру и расстоянию проекции, чтобы перформеры были представлены в максимально натуральную величину, как это видится из зрительного зала.

Мужчина в жёлтом плаще стоит, немного наклонясь, с красной сумкой через плечо, левым боком к нам; по правому боку от него уплывает в глубину улица с чьими-то ногами на тротуаре; на улице идёт дождь, но мужчина не мокнет, падают оранжевые листья, но их нельзя взять и унести с собой – они на экране. Мужчина поворачивается лицом, накидывает примирительно капюшон и уходит – тут же выдвигаются в путь ноги с проекционного экрана это он, оказывается, так всё время и стоял, а теперь уходит. Мужчину зовут Робер Лепаж, вот он сам, один, играет в спектакле, который сам же и поставил. Про что спектакль? Да про него же.

Он франко-канадец, родился в Квебеке. Что его коллективные биографы посчитали важным отметить: в пять лет Лепажа поразила алопеция, унёсшая с собой все его волосы с головы, бровей и ресниц; будучи подростком, режиссёр страдал от клинической депрессии, обнаружив, что ему нравятся мальчики; оправившись от такого дела, Лепаж три года, с 1975-го, изучал театр в Квебекской консерватории музыки и драматического искусства, после чего уехал в Париж, где посещал семинар театральной школы Алена Кнаппа, после которого снова вернулся в Квебек. Пару лет Лепаж делал независимые проекты – в качестве режиссёра, драматурга или актёра, а в 1980 году он присоединяется к тогда же основанной театральной компании Théâtre Repère, где становится сначала актёром, затем режиссёром, затем арт-директором. Именно в рамках этой компании в 1984 году Лепаж поставил спектакль Circulations, впервые привлекший к нему широкое внимание. На следующий год была поставлена «Трилогия Драконов», которую заметили уже за границами Канады. В 1994 году коллектив Théâtre Repère распался; тогда же Лепаж открывает свою собственную театральную компанию Ex Machina, с которой работает до сих пор. Не вполне характерную для современных театральных режиссёров позицию Лепаж занимает между разных типов искусств. Он не только театральный режиссёр и актёр, но ещё и тот, и другой в кинематографе (снял шесть фильмов, снялся в двенадцати), не говоря уже о двух полномасштабных шоу, поставленных им для Cirque du Soleil – KA и Totem, не говоря о его постановках нескольких музыкальных концертов и, уж конечно, не говоря о его работах в оперном театре, которых чуть ли не больше, чем, собственно, (пост)драматических.