– Слушаю, – раздался усталый голос.

– Мы что с вами строим? – строго прокричала завуч.

– Я? – устало сказал человек там. – Я лично ничего не строю. А кто это говорит и строит?

– Говорит завуч школы, а строит, между прочим, вся страна…

– А! – сказал секретарь парткома. – Здравствуйте, подшефная! Чего вы на меня кричите? Чего я для вас еще не сделал? Или не достал?

Но завуч быстро прекратила этот фамильярный разговор и объяснила, кто она и цель и смысл своего звонка.

– Как я говорила? Как? – спросила она учительниц, положив трубку.

– Замечательно! – сказали они. – С ними только так и надо. Вплоть до…

Секретарь парткома положил трубку и вспомнил о звонке инструктора райкома, хотел вызвать Алексея Николаевича, но вовремя сообразил: с ним что-то вчера случилось неприятное в столовой, приступ какой-то, вот у него на столе лежит докладная их врача: «В пятый раз довожу до вашего сведения, что вентиляция в столовой…»

И тогда он вызвал Вику.

Она вошла так, как всегда входила к начальству – максимально готовая ко всему. Вся ее собранность проявлялась в том, что она делалась некрасивой, холодной и бесстрастной. А то, что одета Вика всегда была хорошо и со вкусом, не смягчало впечатление, а, наоборот, усугубляло. Делался вывод: как бы она не рядилась, а как есть ведьма, так и есть. Именно это подумал секретарь. И еще подумал, что издали она совсем так не выглядит, а даже кажется симпатичной, а тут…

– Садитесь, – Сказал он.

Вика села, и это была Вика, сидящая у начальства, а не та, которую знал Алексей Николаевич и издали видел секретарь парткома.

– Когда у вас кончается кандидатский стаж? – спросил он.

– Через три месяца, – чеканно ответила Вика.

– Что ж вы в такой момент, а не думаете о будущем, – нескладно выразился секретарь, потому что стеснялся предстоящего разговора. А еще он не понимал Алексея Николаевича, у которого с «этой» роман. На его взгляд, Анна Антоновна была лучше, приятней, куда более женщина. – Короче, что там у вас в семейном плане?

– Что, у парткома нет уже других дел, как вникать в мои семейные дела? – резко сказала Вика и испугалась своих слов, но что-то в ней сломалось, какая-то придержащая узда, и готова она была сейчас вцепиться секретарю в горло, хоть и было ей тем не менее страшно: что ж это она делает?

Секретарь же почувствовал себя уязвленным, потому что дел у него невпроворот, он потому так быстро на звонок среагировал, чтоб отделаться скорей, не хочет и не будет он заниматься этой историей, а женщина ведет себя так, будто он на самом деле сидит тут ради нее и ее семейных дел.

– Приведите все в порядок, – сказал он тем не менее миролюбиво, считая, что такие слова и концом разговора могут быть и, так сказать, указанием, что делать.

Щ У меня все в порядке, – ответила Вика, продолжая сидеть. – Что вы имеете в виду?

«Она что – идиотка? – подумал секретарь. – Не понимает?»;

– Звонили из школы, – сказал он, – где работает жена Алексея Николаевича. Что я им должен был сказать, по-вашему?

– Вы не помните, я к вам приходила, когда от меня ушел муж? – спросила Вика.

– Меня тогда здесь еще не было, – ответил секретарь.

– Поинтересуйтесь! Стыдно по этому поводу звонить, вам должно стыдно слушать и стыдно меня вызывать! – жестко сказала Вика.

– Приведите свои дела в порядок! – повторил секретарь. – Мне совершенно не стыдно вам это говорить.

– А как, если она ни на что не соглашается?

– А вот это уже не мое дело как… Как хотите… Идите, мне вам больше нечего сказать, – подчеркнул он это Вике, которая продолжала каменно сидеть. – Я на самом деле не знаю как… Я живу с одной женой тридцать лет, и мне хватает, – Он вдруг понял, что сказал не то, понял по тому, как мучительно сжала Вика рот, как будто сразу из всех зубов у нее вывалились пломбы. Действительно, ляпнул… «Мне хватает»… Какой-то желудочный аргумент.

Вика наконец встала и пошла, и он старался не смотреть ей вслед, потому что мог ее вернуть и пожалеть, а ведь эти бабы из школы будут звонить ему еще и требовать ответа на вопрос, что он сделал. Как это вначале? Что, мол, он строит? Терем-теремок строит… Лягушка-квакушка в нем, зайчик-побегайчик, лисичка-сестричка… Сплошные индивидуальности, а он им: «Да хоть не ешьте вы друг друга!» Но это так, шутка! А серьезно: жалко их всех, дураков, у которых такие неприятности. Жалко…

Вика прямо из парткома пошла в клетушку Алексея Николаевича и рассказала ему все. Так уж ей было и горько, и обидно, и противно, особенно после этих слов: «а мне хватает». Будто ей, Вике, не один мужчина нужен, а кавалерийский полк; нашел тоже аргумент – что она про вчерашний сердечный спазм у Алексея Николаевича просто забыла. Ночь всю об этом думала, представляла – ему плохо, а он стесняется вызвать неотложку, а тут забыла и все. А вот когда все сказала, а он как-то боком прижался к выдвинутому ящику стола,

вспомнила и испугалась. И стала все переводить в шутку: это же надо, мол, хохма какая! Что это Анна – совсем сбрендила? Какого мужика таким способом можно удержать? Да никакого! Сама рвет под собой мины.

– Ты ей скажи, – посоветовала Вика, – прямо сегодня, что будешь обменивать свою квартиру, и ей некуда будет деться. Поверь – это единственный выход заставить ее поступить разумно.

– Я обязательно ей скажу, – сказал Алексей Николаевич. – Обязательно!

Он согласился бы сейчас с любым предложением Вики, потому что важно было, чтоб она ушла. Тогда бы он подошел к окну, открыл его и сделал три глубоких вздоха, а главное – выдоха, полных, освобождающих всю грудную клетку до самых кишок для-одного-единственного сердца, которому сейчас тесно.

А Вика не уходила. Она же видела, что ему плохо, как же она могла уйти? Она сама сообразила, что надо открыть окно, и открыла. И он улыбнулся ей, благодарный, и сделал свои вздохи-выдохи. Отпустило.

Выработали линию. Он говорит Анне об обмене. Теперь после звонка в партком все определилось ясно (а что, раньше еще ясно не было? – мелькнула у Вики мысль, но она не стала ее высказывать). Он должен совершенно откровенно поговорить и с Ленкой, в конце концов у нее есть право выбирать, с кем остаться, и он просто обязан предложить ей остаться у себя. Вика на этом особенно не настаивала. Что она – зверь?

Если Анна идиотка примет идею обмена буквально, пусть. Пока будут разные варианты, Алексей Николаевич будет жить у Вики, ему, видимо, достанется при обмене комната в коммуналке (семь квадратов! семь квадратов!), но они сразу обменяют эту комнату и Викину на трехкомнатную. Но, Боже, какая это несусветная чушь, если можно сразу, без крови, иметь две нужные квартиры. Она бы, Вика, не тронула бы ничего, не рвать же полки с мясом? Она бы оставила в маленькой комнате для Ленки гобелен с зайцами. (Конечно, если та не выберет отца. Сейчас у многих девчонок, она, Вика, слышала, с отцами контакт больший, чем с матерями.)