В лабораторию откуда-то из-под плинтуса стали вползать длинные зеленые тени. Снаружи по стене прокатились и разорвались шаровидные разряды. Это было красиво. Придется помирать…

И вдруг, заглушая треск марширующих червяг, загребли вертолетные лопасти. Я стащил с себя шлем и замахал им, как бешеный человек. Наверное, это было замечено, поэтому вертолетный гул сместился ко мне и отклоненная козырьком крыши веревочная лесенка заболталась в полуметре от меня.

Я то ли прыгнул, то ли рухнул, но шаткую тропу в небо ухватил. Вертолет, заполучив меня, сразу съехал в сторону, и совершенно правильно поступил, потому что в окошке с моего подоконника заулыбалась крюкастая морда.

Пулеметные очереди — я кайфанул от этой музыки больше, чем от Баха-Бетховена — помешали червяге скинуть меня, так сказать, с подножки. Недовольная физиономия скрылась с видом, будто ей не дали подышать свежим воздухом, длинно сплюнув припасенной для меня токсичной слюной…

В кабине геликоптера встретился огнедышащий Пузырев.

– Ну что, накудесил, негодяй, Рэмбо за чужой счет. Чихал я на барахло в технопарке, понял, — он для убедительности сморкнулся в раскрытый люк, по деревенски, одной ноздрей. — А вот за вертолет будут вычитывать из моей зарплаты, и, следовательно, из твоей. Вылет-то коммерческий. Ну что, наборолся вволю? Попросил бы, мы тебе и «Секстиум» новый поставили б, и складную баррикаду. Но только дома.

– Я думал, все бесспорно… как я ошибся, как наказан. Прошу послать меня на конференцию по птичьим правам! — кричал бы до завтра, заряд недовольства я ого-го какой накопил. — Вы же видели Мону Лизу, улыбнувшуюся из окна? Неужели такие лица в вашем вкусе? Вас что, в детстве по Эрмитажу не водили?

Пузырев заметил, что я нахожусь в состоянии фронтового психоза и несколько утихомирился.

– Ты только сегодня морду увидел, а я всю жизнь их наблюдаю. Даже когда в зеркало смотрюсь.

Возмущенный до глубины пуза босс Пузырев стих. Боюсь, по-своему он был прав. Кроме него и пилота, в кабине сидел еще стрелок, крутой мужчина в пятнистом комбинезоне и шлеме с зеркальным забралом; похоже, он и стрекотал из пулемета. Такие бойцы могли бы повоевать, если бы начальство приказало.

Сама машина была лопухово-салатного, то есть, маскхалатного цвета; пилот и стрелок явно из какого-то подразделения МВД. Сейчас вертолет висел метрах в тридцати выше крыши разоренного технопарка.

А на ней «загорало» под полной Луной пяток червяг. С легкой грустью и даже укоризною, слегка поигрывая слюнями и хоботками, они поглядывали на винтокрылую технику со вкусностями внутри.

– Поднимайте свою тачку, эти зверьки имеют длинные руки, — предупредил я пилота. И тот послушался, потянул ручку на себя.

– Коммерческий, значит, для меня вылет, — обида, типичная для непризнанных героев, продолжала мучить меня. — Мое потрепанное тело перевернут вверх карманами, а тем временем высокопоставленные господа начнут искать решение проблемы червяг политическими средствами, использовать ситуевину для разборок с министрами. Профессиональные правозащитники найдут права человека у свободолюбивых животных и начнут их защищать. Экологисты скажут, что все мы дети одной планеты, такой маленькой в безбрежном океане космоса. Любители природы будут испытывать чувство искренней симпатии и духовной близости. Это только для духовно далеких останутся меры воздействия и пресечения: блокирования, оцепления, фильтрации, карающие кулаки и справедливые дубинки.

– Сейчас как высажу обратно. Наверное, мало тебе? — отозвался Пузырев, которому я так надоел.

– Вопрос поставлен прямо. Может даже ребром. Придется отвечать: мне не мало. И в самом деле пора на отдых.

– Наконец, я слышу речи не мальчика, но мужа, — отозвался зеркальный шлем и представился. — Майор Федянин. — Потом стал доступно объяснять. — Вот ты хочешь, чтобы вся держава встала против этих грызунов. Но представь, в твоем охранном бюро не тридцать, а тридцать тысяч голов. Тогда приплюсуй командиров и начальников, которые желают без всякой обузы дожить до светлой министерской или дачно-пенсионной жизни. Да еще учти соблюдение секретности, да почти-разумные указания начальства о том, как всё делать, да экономию средств — строгий минфин денег зря не расходует, только на помощь обездоленным банкирам и желательно заморским. Так что, милый мой, сколотись эдакая антиживотная дивизия, ничего приятного от нее ты не дождешься, будь уверочки.

Спорить больше не хотелось, по всему видно, что майор, если надо, развалит доводы оппонента вместе с его головой. Пока Федянин рассуждал, пилот облетел здание и направился домой. И тут без спросу, проявив дурной вкус, пятерка зрителей с крыши вступила в игру и теперь составляла геликоптеру почетный и летучий эскорт. Подсвечиваемый нашими прожекторами нежуравлиный клин тащился следом, не выдавая секрета движения.

– Это как же они летят? — протянул пилот. — Антигравитация?

– Может, понос? — предположил Федянин. — То есть реактивная струя.

– Какой разброс мнений. Кто еще хочет высказаться? — спросил я, внутри проклиная себя за то, что слишком рано обрадовался.

– За тобой ведь летят, Александр, — тоскливо зачмокал губами Пузырев. — Отдать просят.

– Не волнуйтесь, господа. Со мной они уже пообщались, теперь теперь им новеньких собеседников подавай. — возразил я.

Пилот стал класть машину в разные известные ему виражи. Федянин просунул свой пулемет в бойницу и деловито застрекотал вновь. Пузырев орудовал прожекторами, как опытный театральный осветитель, а вдобавок, свесившись за борт, бил без промаха из своего «Макарова». Один я ничего не делал, и правильно, между прочим. Тридцать секунд обстрела, и Федянин с Пузыревым почувствовали, что крупно облажались.

Лучи подсветки рассеивались в радужные облака, которые совершенно скрывали догоняющих.

– Облаком прикрываются те, кто обстряпывает блудные дела, — пояснил я попутчикам. — Таковы отражательные свойства их панцирей, обычная линейная оптика.

Пилот запаниковал и стал бросать машину в разные стороны, будто у него чеснок в заднице. Пузырев заерзал, и даже крутой майор вытащил из-за голенища сапога широкий нож с зазубринами, мол, живым не дамся. По-моему, он собирался даже тельняшку порвать.

– И в инфракрасном диапазоне нехера не разобрать, — замандражировал майор, неудачно пытаясь разглядеть что-нибудь в очки ночного ведения. — Они, что, охлаждение применяют, антифриз какой-нибудь?

– А они сейчас энергию не расходуют, поэтому нет тепловыделения. — сказал я и задумался. Гады явно не метали в нас хоботы. Но тогда, может, они попросту к нам приклеились? Когда вертолет над ними висел, харкнули они, слюнки прилепились, затвердели и стали, например, силикатными тросами.

– Кажется, они плюнули на нас, — я принялся растолковывать всем свое мнение. — Надо попробовать их срезать.

Майор Федянин ткнул пилота в спину, чтоб послушался меня. И авиатор, который, кажется, уже обделался от страха, спорить не стал. Рукой было подать до Шаглинского оборонного центра — высокого удобного здания. Пилот резко спикировал на него, червяги тут уж не могли никаких фортелей выкинуть и въехали в стенку. Приклеенный вертолет мгновение скрипел всеми своими костями, а потом его отпустило, вернее, швырнуло вперед — прямо на заводскую трубу — но радужные облака уже погасли.