Между прочим, он в первый раз с момента их знакомства разговаривал вполне нормально, без всяких стариковских ужимок, прибавляющих возраст.

– Потрясающе, – невесело восхитилась она и даже похлопала лениво. – Это что-то меняет?

– В каком смысле?

Он поставил перед ней изящную чашечку с черным кофе, который только что выцедила кофейная машина.

– Теперь вы мне про Светку ничего не скажете?

– А я прав?!

Его глаза поверх оправы – точно ведь стекла без диоптрий, выпендривается малый – смотрели теперь с таким тревожным ожиданием, что Ольге снова стало его жаль. Наверное, даже если бы он был и не прав, она бы все равно согласно кивнула. Так ведь ему важно было оценить себя хоть в чем-то.

– Да правы вы, Иван Иванович. Толку-то?

– А я всегда говорил! – повысил он вдруг голос, обращаясь непонятно к кому. – Всегда говорил, что у меня получится! Нет же, цветники ее наследуй… Простите, Ольга Николаевна. Так что хотели узнать про Светлану? Вы ведь не делали этого, я почти уверен… Для этого у вас слишком слабая мускулатура и совсем неразвитая для таких занятий кисть. Это совсем непросто – вонзить нож в человеческое тело… Простите, я увлекся. Так что вы хотели узнать?

– Мне хотелось бы знать о ней все! – снова не соврала она. – Мы дружили, но знаете, так, не особо зная дела друг друга. Я, стыдно признаться, даже не знаю, где она раньше работала.

– Чего же тут стыдного? – улыбнулся он с печалью. – Мои друзья тоже не знают, где я тружусь. Как-то сразу отсек все эти вопросы, они и не пристают.

– Вот, вот, и у нас так же. Света всегда молчала, а я не особо навязывала свое любопытство. Так что, поможете?

– Постараюсь, хотя не обещаю. Мы ведь здесь ни у кого трудовых книжек не спрашиваем, анкетирование принято при вступлении. Членские книжки еще имеются, но это все больше для взносов, и все. Но я все равно постараюсь, поговорю кое с кем. А вы еще зайдете?

– Да, да, конечно, зайду. Или позвоню, телефончик запишите только…

Иван Иванович снабдил ее всеми своими телефонами, выписав их аккуратным почерком на желтом липком бумажном квадратике. Проводил до двери, галантно поцеловав руку. И долго потом смотрел ей вслед из окна. Ольга ведь не выдержала, обернулась от ворот. Стоит и смотрит.

Довольно странный малый, но, возможно, сможет помочь.

Пообедать она решила в городе. В холодильнике, приготовленные с вечера, стояли кастрюля домашней лапши и целая утятница тушеной капусты, но она все равно домой не поехала. Не лезло на собственной кухне ничего в горло, хоть умри. И готовила помногу по привычке, как на двоих. Столько времени без Стаса, а все равно никак не могла рассчитать. Опомнилась вчера, когда уже газ потушила. Постояла возле плиты, крышками погремела, посетовала на свою забывчивость. И…

И все равно сегодня мимо дома в ресторан поехала. И ресторан ведь выбрала тот самый, где часто обедали со Стасом, что ты будешь делать.

Будто невидимый поводырь ее туда волоком потащил. Будто кто пунктирной линией всю ее жизнь по кругу очертил – линией, где еще бродило и слегка пульсировало прежнее счастье. И сидело где-то глубоко внутри, наверное, чувство, что если она станет за этой линией все время находиться, то счастье непременно воротится…

Все, хватит! Угомонись, Оленька! Он все равно к тебе никогда не вернется! И что бы ты ни делала сейчас, что бы ни предпринимала, он тебе никогда не простит.

Чего не простит? Да чего угодно!

Виноватой ты, хотя бы косвенно, окажешься, ясно как божий день.

Виноватой в собственном несчастье будет сама Светка. Из-за каких-нибудь там грехов молодости, например. А он не простит именно тебя. Опять же на тебе, Оленька, ее грех повиснет. Почему? Да потому что в этом случае ты вдруг оказываешься лучше, чем Света, и автоматически перекочевываешь в разряд положительных героинь.

А это неправильно, так не должно быть!

Он же сделал свой выбор в пользу Светланы, и ошибиться в ней не имел права. Он должен был с ней стать во сто крат счастливее, богаче, удачливее, чем с тобой. А тут вдруг ее непорочное имя какой-то гадостью запятнается.

Это снова нехорошо, и неправильно, и несправедливо к тому же.

И наверняка это чьи-то гнусные происки, а не всамделишные Светкины грехи. А чьи это происки могут быть? Конечно, твои, чьи же еще! Ты же не можешь быть лучше и чище ее, он же тебе предпочел ее, а это говорит само за себя.

Он не имеет права, не может и никогда не ошибался…

– Скучаем, девушка?

Ольга подняла голову от тарелки с каким-то замысловатым супом-пюре, подозрительно смахивающим на простой гороховый, которым мама пыталась пичкать ее в детстве и который она с тех самых пор терпеть не могла.

Оказывается, пока она себя увещевала, бороздя ложкой пюре грязно-желтого цвета, к ней за столик подсел мужчина совершенно прекрасной наружности. Мягкий теплый кареокий взгляд, длинные волосы, зачесанные назад и заправленные за уши, брит до синевы, абсолютно трезв и весьма презентабельно одет. Запонки Ольга заценила мгновенно.

– Простите, – откликнулась она с хрипотцой: проклятое пюре противного супа залепило горло как клейстер.

– Скучаете?

– Да не особо.

Она вежливо улыбнулась, не решаясь сразу прогнать навязывающегося ей в ухажеры мужика. Как бы хорош тот ни был, ей сейчас не до романов. Она хоть и уговаривает себя ежедневно не совать свой нос куда не надо, доказать-то все равно должна, что Светка – дрянь. Если не Стасу, то хотя бы самой себе и этому, как его… Ростову, что ли.

Да, жалела и Светлану, и Стаса поначалу за то, что судьба так несправедлива к ним. Да, ужасалась жестокости того урода, что напал на Светку. Да, и себя ругала, хотя не понимала, за что конкретно.

Но потом ей вдруг надоело. Что-то щелкнуло в голове, стронулось, выстроилось совершенно в другом порядке и совершенно по-иному увиделось.

А с какой стати она должна себя ругать, а? Она что, пыталась убить, заплатить, чтобы убили? Да она никогда даже в мыслях ничего подобного не держала! Так, желала мелких пакостей, вроде оплывшей талии и глубоких морщин под глазами. Стало быть, ругать ей себя не за что.

Дальше, что касается Стаса и Светланы. А так ли уж они достойны жалости, тем более с ее стороны? Почему она должна сострадать этим двоим, что разорвали ее сердце в клочья и потоптались потом на нем без особого сожаления? Почему?! Что ее к тому обязывает? Ничего! У нее перед ними никаких обязательств нет. Кроме одного, пожалуй.

Она должна доказать и докажет, что ни при чем, что Светлана сама во всем виновата. И что Стас, как бы ни было тяжело ему это признавать, все-таки ошибся в своем выборе….

А тут неожиданное знакомство, которое обязывает комкать планы на вечер, а на вечер у нее сеанс говорильной связи с Галкой. И на него Оля возлагает большие надежды. Может, все-таки слазает в сейф, а?