Она закрыла глаза, сосредоточилась на настоящем моменте – напряжении, возрастающем внутри, звуках его учащающегося дыхания, на его теле, заставляющем ее чувствовать себя защищенной и желанной. Оргазм приближался стремительно, Сойер очень ловко находил точки наслаждения. Кенделл была благодарна ему за это. Удовольствие накрыло ее волной, и уже вскоре, сделав еще несколько толчков и застонав, Сойер последовал за ней. Зарылся лицом в ее шею, стараясь восстановить дыхание, пока Кендалл пыталась успокоить сердце, которое билось так, будто она совершила пробежку. Она не могла отделаться от того, что между ними происходило. Это гораздо сильнее, чем просто похоть или влечение, это ощущалось чем-то естественным, как воздух или вода.

Пока они оставались в постели, Кендалл делала все, чтобы вернуться к рабочему настрою. Вспомнив о препятствиях, с которыми они столкнулись, едва не заплакала. Каким образом Сойер успеет уложиться в сроки? Возможно, у них получится передвинуть открытие на февраль. Да, в День святого Валентина было бы мило и забавно.

Но она не могла отделаться от мысли, что чем дольше они откладывают, тем больше возможностей у Джеймса Сойера чинить им препятствия. Они должны минимизировать риски. И застать его врасплох.

– У меня возникла идея, сразу предупреждаю, безумная, – обронила Кендалл.

– В большинстве случаев я от них отказываюсь до того, как услышу.

– Из-за вандализма ты сильно отстаешь от сроков.

– Просто чтобы знала: ты портишь мне настроение.

– Я серьезно, Сойер. Вы с Ноем должны понять, что делать. Успех отеля целиком зависит от церемонии открытия.

– Да, я уже подумал об этом. Что, если мы перенесем дату на День святого Валентина? Тогда у нас в запасе плюс еще полтора месяца, и этого достаточно для восстановления. Впритык, конечно, но думаю, у нас получится.

– Я тоже думала об этом, хотя и не уверена, что это хорошая идея. – Кендалл закусила губу. – На самом деле я раздумывала о том, чтобы назначить дату раньше.

Несколько секунд он просто смотрел на нее. Без удивления, просто смотрел не моргая.

– Как раньше? Это твоя идея?

Кендалл кивнула.

– Я предупреждала, что идея безумная. Но просто выслушай меня. Пятое декабря – день отмены сухого закона.

– Пятое. Декабря. Этого года. Ты в курсе, что сейчас почти конец октября?

– Да, но только подумай об этом. Это идеально. Представь, этот день праздновался в отеле каждый год, и потому он намного значительнее и грандиознее, чем Новый год или День святого Валентина. Знаешь почему?

– Понятия не имею.

– Потому что никто еще не устраивал столь грандиозную вечеринку именно пятого декабря. Никто. – К удовольствию Кендалл, в глазах Сойера забрезжили проблески. – Весь мир будет отмечать канун Нового года, и вам придется конкурировать с площадью Таймс и сотней других заведений города. А если вы устроите праздник пятого декабря, это вне конкуренции. И связано с историей отеля.

– Ты отдаешь себе отчет в том, что это последняя вещь, которую ожидает мой отец?

Она улыбнулась и кивнула:

– Именно. Сейчас он уверен, что вы выбиваетесь из графика. А ты сделаешь наоборот – откроешься на три недели раньше срока.

Сойер упал обратно в кровать.

– Но как мы это устроим? Остался месяц. Ты представляешь, сколько времени ушло на изготовление металлических экранов?

– У мастера ведь уже есть дизайн-макет?

– Да.

– Ну, так позвони ему, умоляй отложить все и сделать их снова.

– Я никогда не умоляю, Кендалл, это не мой стиль.

– Отлично. Тогда доплати сколько потребуется и присовокупи к этому фамилию Локк. Должна же она хоть на что-то сгодиться.

Сойер рассмеялся:

– Насчет денег ты права, а вот насчет фамилии Локк я уже так не уверен.

Встреча закончилась бы ничем, но Сойер и Ной пришли к соглашению, что должны сделать предупреждение отцу. Вызвался Сойер. Его мучило только одно: угрозы в адрес Кендалл. После того как они занимались любовью в отеле, он понял, что она освещает его жизнь, как никто другой. Его задача – защитить ее любой ценой.

Водитель отвез его в семейное поместье на Лонг-Айленде – одиннадцать акров земли и прекрасный вид на владения Локков, теннисные корты, два бассейна, дюжина спален и кухня величиной с боулинг-клуб. Сойер не утруждал себя предварительными звонками. Приезд сюда напоминал штурм замка. Впрочем, он проделывал это тысячу раз.

Охранник Том, состоявший на службе у Локков еще с тех пор, как Сойер был маленьким мальчиком, подошел к машине и улыбнулся:

– Мне запрещено пускать тебя, Сойер. Однако не так давно я был обязан защищать тебя, потому и останавливать не собираюсь.

– Я ценю это, Том.

Машина подъехала ближе к дому, который он когда-то так любил. Прежде чем понял, как мало тот значит без любви матери, которая объединяла всю семью. Охрана пропустила Сойера внутрь. Ему пришлось ждать отца под дверью кабинета по меньшей мере двадцать минут. Естественно, это показуха.

Отец, конечно, человек занятой, но не до такой степени.

– Ваш отец ожидает вас, – сказал секретарь.

– Благодарю. – Сойер вошел в обставленный по-президентски кабинет и сел напротив внушительного стола.

– Как мило, что ты заехал. – Отец даже не поднял на него глаз. – Правда, лучше бы позвонил заранее. Катрина будет рада тебя видеть. В конце концов, она твоя мачеха.

– Она не моя мачеха, а твоя жена. Когда вы поженились, мне было двадцать девять.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Сойер?

– Нет. Но уверен, ты мне расскажешь.

– Ты слишком жесткий, всегда был таким. Тебе стоит жениться и завести детей. Получить удовольствие от жизни. Поможет снизить артериальное давление.

– Ты, как никто другой, в курсе лечебных свойств брака.

– Мне повезло встретить четырех прекрасных женщин, согласившихся стать моими женами, не вижу в этом ничего плохого. Я любил каждую из них.

«Но не в равной степени», – подумал Сойер. Они с Ноем и Шарлоттой все еще скорбели о матери, когда отец женился второй раз на Эбигейл. Она переехала в дом с четырьмя детьми, и, несмотря на то, что места хватало всем, Сойер чувствовал себя заброшенным и одиноким. Когда он сказал об этом отцу, тот обвинил его в том, что сын пытается разрушить счастье, и бросил слова, которые отпечатались в памяти: «Я никогда не любил твою мать так, как Эбигейл. Она моя настоящая любовь».

Для мальчика, скорбящего по матери, слышать это было невыносимо, светлая память была запятнана. По крайней мере, до тех пор, пока Эбигейл не умерла, и Сойер не услышал от отца те же слова.