Когда в тысяча девятьсот семьдесят пятом году начали строить станцию, случайно напоролись на закрытый бункер. Вероятно, откуда-то сверху пришёл приказ: все работы прекратить, строительство станции отменить. Дыру срочно заложили кирпичом и обо всём снова забыли.

* * *

Я думаю теперь: каково это – просидеть двадцать семь лет в подвале. Наверняка они умирали от туберкулёза или ещё чего-нибудь подобного. Но они писали. Они творили.

У меня на компьютере есть фотография могилы Николая Степановича Гумилёва.

С этой фотографией нельзя идти в министерства или на кафедру истории какого-нибудь университета. Потому я готовлю статью для Живого Журнала, для Diary, для новостных сайтов, для жёлтых газет, для всех изданий, до которых я могу дотянуться. В ней я подробно рассказываю, где находится бункер, и привожу фотографии вкупе с моими предположениями. Возможно, тогда всё раскроется.

Хотя я уже сомневаюсь, что так лучше. Может быть, стоит оставить Гумилёва в его бесконечном, холодном и ветреном двадцать первом году. Я подумаю.

Я – конквистадор, заточённый в камне,

В пустыне окружённый тишиной, —

Сжимая ослабевшими руками

Когда-то необъятный шар земной,

Надеюсь увидать, как в бездну канет

Всё то, что нависает надо мной,

Над искажённой зеркалом страной.

Я – конквистадор, заточённый в камне.

Когда же наконец придёт финал,

Меня сомнёт тугая тишина,

Минувшее покажется лишь сором,

Я вспомню предзакатный Петроград,

Вплетая в запылённый свой наряд

Грядущего бессмертия узоры.

Примечание автора

В определённой степени этот рассказ является парным к «Тихим играм». Его герои срисованы с моих друзей, причём друзей из разных городов и тусовок. В реальной жизни они не знают друг друга, да и вряд ли когда-либо узнают (хотя пути Господни, как известно, неисповедимы), но в рассказе эти люди внезапно оказались в одной компании и на удивление гармонично в ней расположились, я и сам не ожидал.

Видимо, более всего соответствует своему реальному образу Данила. Когда я принимал участие в ночных экстремальных играх, мы играли с ним за одну команду, приснопамятный «Explorer», а затем – «Discovery». Данила играл «в поле», искал коды на заброшенных складах, а я координировал его, сидя перед монитором.

Ёрл – совсем из другой среды, и он на себя реального почти не похож. Только про дивное эльфийское имя – правда. В жизни он – музыкант, организатор концертов и разных мероприятий и, помимо всего прочего, программист. Хотя это не так и важно.

Майя – это Майя, и я даже не знаю, что ещё добавить. Она же появляется в качестве героини в моём романе «Законы прикладной эвтаназии» и ещё в некоторых песнях и стихотворениях. Она действительно любит обниматься со столбами (по крайней мере, любила тогда, на момент написания рассказа), и она действительно очень высокая. И красивая.

А ещё в этом рассказе есть Николай Степанович Гумилёв. Каждый прозаик должен хоть раз в своей жизни написать про Гумилёва. Что ж, я норму выполнил.

В нашем городе есть человек, который знает всё. Это я.

14 сентября 1976 года пришёл Билли Декстер и признался в том, что это он удавил жену и двоих детей Пита Симпсона, а потом сжёг их тела в подвале.

27 января 1978 года старик Хорстен рассказал, что свою первую жену он оставил умирать в снегу, когда они жили на Аляске, и никому не сказал, где она лежит, хотя мог её спасти.

19 марта 1979 года одноглазый Лесли с трудом, запинаясь и хмыкая, признался, что девочку Джонсов изнасиловал и убил именно он. И даже рассказал, где спрятал тело.

Список можно продолжать до бесконечности. На маленьких диктофонных кассетах записаны сотни исповедей. Большинство – просто занудные разговоры о мелких грехах. Тётушка Лиз плохо подумала о своей падчерице. Юный Малькольм бросил камнем в птичку. Линдси Даунпорт изменила мужу с молодым механиком из мастерской Сэмьюэля.

Но иногда встречаются страшные вещи. Теперь, когда все тетради и записи лежат передо мной, а ящик с кассетами – возле стола, я понимаю, какой силой воли нужно обладать, чтобы молчать. Чтобы просто молчать о пятидесяти семи насильниках и убийцах, двадцать четыре из которых всё ещё живут в этом городе. Едят свой хлеб, любят своих жён и каждый день ходят на работу.

Когда на отца Киллинсби напали, я находился совсем недалеко от него. Он просто сидел на церковной скамье и читал книгу. Не Библию и не сборник молитв, а обычный детектив, кажется, Рекса Стаута. Отец Киллинсби любил детективы. Он никогда не скрывал, что ему нравится, как смелый бумажный полицейский убивает бандита, и всегда радовался хэппи-эндам. Отец был добрейшим человеком, для каждого мог найти утешительное слово и в жизни мухи не обидел. Маленькую слабость священника прощали, как же иначе.

Итак, отец Киллинсби сидел на скамье, а я полировал золочёную раму образа в одном из нижних помещений церкви. Иногда я в сердцах жалел, что я не католик. В католических храмах нет икон с требующими постоянного ухода тяжёлыми окладами. Когда я поднялся наверх, чтобы сделать перерыв, отец Киллинсби лежал у скамьи и не шевелился. Я тут же вызвал скорую по мобильнику отца Киллинсби: мой лежал в комнате наверху, а его – торчал из кармана. Скорая приехала через несколько минут.

Они сказали, что на священника напали: ударили по голове твёрдым тупым предметом. Он впал в кому, и никто не знает, сколько она продлится.

У Киллинсби не было преемника: я просто работал в церкви за еду и проживание. На остальные нужды я зарабатывал мелкими делами в городе и рисованием портретов с натуры. В церкви было немного обязанностей, и времени на всё хватало: кроме того, меня умиротворяло это место.

Когда я проработал в церкви около полугода, Киллинсби дал мне конверт со строгим наказанием вскрыть только после его смерти.

Отец Киллинсби лежал в коме уже вторую неделю, когда я решился взять конверт и разорвать его. Там оказалась схема, аккуратно нарисованная на листике из тетради. На схеме был изображён кабинет священника и номерами отмечены несколько точек. Через пару минут я стоял перед деревянной резной дверью. Ключ у меня был: его передали мне вместе с другими вещами Киллинсби. Родственников у него не имелось, и я был, наверное, самым близким ему человеком.

Открыв дверь, я попал в святая святых, куда заходил всего пару раз, когда приносил отцу Киллинсби какие-то вещи по его просьбе.

Три стены из четырёх занимали книжные полки, посередине комнаты располагался письменный стол и тяжёлое старинное кресло с прямой спинкой.

Номера на схеме соответствовали деревянным выступам на книжных полках. Как оказалось, они не были закреплены намертво, не были просто украшением. Они легко уходили в пазы в полках. Нажав восемь выступов в определённом порядке, я нашёл тайник. В тайнике оказалось около двух тысяч аудиокассет и пятьдесят семь папок с записями.