class="p1">— Нечего тут глядеть! — сердито прервал его Калю. — Чего тут гадать! Завтра же сходи в деревню, поговори в людьми. Да поговори с Димитром — сыном дяди Марина. Пускай кликнут и других мужиков, кто посмелее. Устроим облаву. Кстати, завтра суббота, а в воскресенье праздник — все свободны.

— Да где ты ее найдешь в лесу, — возразил Диню. — Волки, они по чащобам, по самым глухим местам хоронятся.

— Знаю я, где ее искать, меня не проведешь: у нее в асмалыке логово. От меня не уйдет. Только бы пришли подсобить. Да скажи, пускай захватят побольше жестянок.

— А собаки?

— Хватит и наших. Один Каракачан чего стоит. У других смелости не хватит. Уж где им за волками гоняться!..

Диню почесал в затылке и с безучастным видом промолвил:

— Ладно, так и быть, схожу в деревню, поговорю, только после ты будешь в ответе, коли люди зря время потеряют…

— Уж это моя забота, — усмехнулся Калю, перекинул кизиловую палку через плечо и зашагал к своей отаре.

А через несколько дней началось… Лес был оцеплен охотниками с ружьями. Они образовали огромный полукруг, что упирался в правый речной берег: постепенно сужаясь, люди двигались через заросли в направлении речки. Лес оглашали их крики, бой барабанов, грохот жестянок, собачий лай, частые ружейные выстрелы. Охота оказалось добычливой. И хотя охотники устроили облаву на волков, вернее на волчицу, они не давали спуску ни зайцам, ни лисицам, ни другой дичи. Над лесом вились, улетая, стаи испуганных птиц.

Накануне ночью волчица возвращалась к логову рано, на небе еще не занималась утренняя заря. Она пробиралась сквозь чащу одной ей известными тайными тропами, мелькая в лесном полумраке неясной тенью. Шорох и треск сучьев сопровождали каждое ее движение, в предрассветном сумраке стало видно, что по лесу пробираются два существа — одно белое, другое темное. Темным была волчица, белым — насмерть перепуганная, окровавленная овца. Волчица то подталкивала овцу сзади, то волокла через кусты волоком, то несла, взвалив на свою мускулистую шею.

Светало, когда они добрались до логова. На востоке над верхушками деревьев небо уже алело, пронизанное светлыми копьями солнечных лучей. Волчица повалила овцу наземь и, повернув голову к логову, издала тихий ласковый призывный звук — нечто среднее между лаем и повизгиванием. Из норы тотчас выскочили, толкая друг друга, шестеро волчат. Полусонные, они смешно наскакивали друг на дружку, барахтались, плюхались кто на спину, кто на живот и как будто вовсе не замечали присутствия старой волчицы. Взгляды их были устремлены на добычу. Они накинулись на лежавшую на земле, еще живую овцу, некоторые вскарабкались ей на спину, а один волчонок — самый сильный и смелый — впился зубами в горло. Мать оттолкнула волчонка, любовно лизнула его в мокрый нос и сама принялась за жертву. Страшным ударом острых клыков она доконала овцу. И сразу же начался кровавый пир. Волчица ела сама и кормила свой выводок.

Однако пиршество продолжалось недолго. Волчица вдруг перестала жевать, открыла глаза и, подняв морду, навострила уши. Несколько мгновений она напряженно к чему-то прислушивалась, а затем в беспокойстве вскочила и огляделась. Присмиревшие волчата смотрели на мать испуганно. Волчица глухо зарычала, и зверьки тут же забились вглубь норы.

Где-то неподалеку слышались выстрелы, громыханье железа, улюлюканье. Беспокойство старой волчицы росло. Она почти машинально метнулась влево, затем вправо, вернулась назад, тихо поскуливая, обежала вокруг дерева. Забралась в логово и сразу вылезла обратно, держа зубами за загривок одного из волчат. Обведя лес тревожным взглядом, она опустила его наземь. Волчонок, растерянно помешкав, вскочил на лапки и юркнул обратно в нору. Волчица бросилась за ним. Высунув голову в отверстие, она зыркнула по сторонам горящими глазами и время от времени яростно лязгала зубами, готовая вцепиться в невидимого врага.

Враг этот был близко — она его чуяла, он был рядом. На поляну с лаем выскочила огромная лохматая собака. В следующее мгновение от логова к ней метнулся темный силуэт, послышалось рычание, щелканье зубов. Оглушительный грохот всколыхнул лес, поляну заволокло сизым пороховым дымом. Из-за деревьев выбежали двое пастухов. Их крепкие кизиловые палки, замелькав в воздухе, обрушились на волчицу. Тело хищницы свела судорога, из пасти потекла струйка крови.

— Сдохла! — мрачно бросил один из пастухов.

— Нет, она еще жива, берегись! — предупредил другой, обходя распростертую на земле волчицу стороной. — Сейчас она опаснее всего: вроде бы свалилась замертво, а глядишь, может вцепиться в горло…

— Нет, ее песенка уже спета!

Собака сидела в стороне, все еще ощетинившись, она зализывала рану на лопатке и угрожающе рычала. Подошли еще люди. Столпившись вокруг волчицы, они разглядывали ее с любопытством. А двое пастухов уже заметили вход в нору. Один наклонился и заглянул внутрь.

— Ага, вот они где. Шесть штук!

Сунув в нору палку с железным крюком на конце, он вытащил одного волчонка. Тот пополз было обратно, но пастух придавил его к земле ногой. Звереныш дернулся, всеми четырьмя лапками загреб землю, но не издал ни звука.

— Все они таковы: хоть убей, не пикнет. Не то что собака.

— Мешок! Живо дайте мешок! Марин, держи!

Молодой парень схватил волчонка за голову и сунул в мешок. Принесли еще мешки, побросали в них и остальных пятерых волчат.

Лес огласился ликующими криками. Победа была полной. Победил человек…

Так в то страшное утро во время облавы была убита волчица и пойманы шестеро маленьких волчат. Пятерых забрали охотники из деревни. Калю оставил себе одного волчонка — сильного, упрямого, того самого, которого он вытащил первым. Калю держал волчонка в старом, пустом хлеву. Он очень привязался к маленькому пленнику. Носил ему в плоской миске молоко, приучал брать еду из рук. Часто ласково тормошил его и раскатисто хохотал, когда волчонок, озлившись, норовил укусить его за руку.

— Станешь ты у меня ручным, Волчок, не серчай! Леса тебе больше не видать. Теперь ты наш. Привыкай, и тут жить можно.

Волчонок, словно понимая его слова, не упускал случая показать свою злость. Поев, он вырывался из рук Калю и убегал в дальний угол хлева.

Иногда Калю выносил его во двор и, выпустив на траву, шутил:

— Ну, Волчок, побегай, оглядись по сторонам! Теперь это твое царство!

Но волчонок стоял посреди двора, расставив свои крепкие длинные лапы и смешно щурясь на солнце. Иногда он принимался бесцельно бродить по двору, и тогда поднимался настоящий переполох. Собаки впадали в ярость, особенно Каракачан — он мог бы загрызть волчонка, если бы не Калю. При виде звереныша индюшки с криком бросались врассыпную. Гусыни испуганно гоготали, а гусаки издавали злобное шипение. Как-то вечером молодая,