Перемены случились мгновенно, стоило только скрипнуть ведущей в класс двери. Девчонки шустро прятали косметички. Пацаны поспешно складывали постер. Санька Кухто скатился со спины Лба, швырнул злополучную кофту в лицо взбешенной Таньки, плюхнулся рядом с Сергеем. Галдящие подростки превратились в примерных учеников в тот самый момент, когда дверь открылась окончательно.

...Она была ужасна – их новая француженка! Настолько ужасна, что Сергей позабыл о своей меланхолии. Тощая, невысокая, с бледным, невыразительным лицом и стянутыми в унылый пучок волосами. Мышиного цвета костюм сидел на ней мешком. Воротник-стойка доходил до самого подбородка. Подол длинной юбки едва не волочился по полу. Не женщина, а бесцветная моль.

Представлять новую училку пришла Генриетта.

– Ребята, познакомьтесь, это Полина Мстиславовна Ясневская. Она будет преподавать вам французский язык.

По классу прошел удивленно-насмешливый шепоток, который тут же стих под строгим взглядом завуча.

– Приступайте, Полина Мстиславовна, – сказала Генриетта и вышла из класса.

Несколько секунд француженка нерешительно топталась у доски. Класс хранил настороженное молчание.

– Меня зовут Полина Мстиславовна, – у нее оказался неожиданно приятный голос. Если бы не неуверенные нотки, его можно было бы назвать сексуальным. – Я буду...

– Слышали уже! – перебил ее Санька Кухто. – Дальше что?

Француженка растерялась, испуганно прижала к груди журнал. Сожрут эту дуру, за пару дней сожрут.

– Ну, тогда, может быть, я познакомлюсь с вами? – промямлила француженка, пятясь к учительскому столу.

– Валяй! – милостиво разрешил Лоб.

Класс заржал.

– Что? – В голосе училки послышались новые нотки. Сергей назвал бы их гневными, но вряд ли гнев и эта очкастая мямля – совместимые понятия. – Кто это сказал?

– Ну, я сказал. – Лоб вальяжно откинулся на спинку стула, сцепил на пузе толстые пальцы. – А что?

В гробовой тишине – все, затаив дыхание, ждали развязки – француженка подошла к ехидно улыбающемуся Лбу и, упершись ладонями в его парту, процедила:

– Во-первых, встаньте, когда разговариваете с преподавателем.

Неужто и в самом деле гневается?

Лоб недоуменно нахмурился, с недовольным кряхтением выбрался из-за парты.

– Во-вторых, не «валяй», а «валяйте», если уж нормальные русские глаголы вам не знакомы, – француженку, кажется, совсем не смущала нависшая над ней туша.

– А в-третьих что? – Лоб желал взять реванш.

– А в-третьих? – Кажется, она утратила весь свой боевой запал.

– Если есть «во-вторых», должно быть и «в-третьих», – буркнул Лоб и смерил училку презрительным взглядом.

– Я так полагаю, вы считаете себя крутым парнем? – Она улыбнулась, и Сергею вдруг показалось, что не так уж она и проста, их новая учительница французского.

– А то! – Лоб горделиво расправил плечи.

– В таком случае позвольте спросить, почему крутой парень ходит с расстегнутой ширинкой?

Это был удар не в лоб и не в глаз. Это был удар ниже пояса. Класс заржал. Многие повскакивали со своих мест, чтобы своими глазами убедиться в конфузе, постигшем бедного Лба. Танька Горевая даже захлопала в ладоши от переизбытка чувств. Враз добрая половина Сергеевых одноклассников прониклась к француженке неожиданной симпатией. Тупого и по-звериному агрессивного Лба ненавидели многие. Девчонки презирали его за грубость и откровенное хамство, пацаны побаивались за немереную силу и патологическую тягу к разборкам. Только с двумя людьми в классе Лоб никогда не задирался: с Санькой Кухто, которому был предан какой-то непонятной, собачьей преданностью, и с Сергеем, которого просто боялся. Саньке привязанность Лба льстила. Сергею было все равно. Даже теперь, глядя, как покрасневший, возможно впервые в жизни, Лоб со стыдливой поспешностью втискивает свою тушу обратно за парту, он не испытывал ни особой радости, ни особой жалости. Он почувствовал лишь легкое удивление от того, что моль оказалась с характером...

* * *

– Ну что, Полина Мстиславовна! С боевым крещением тебя! – Света озорно хихикнула. – Говорят, ты злостного хулигана Лбова под орех разделала! Поздравляю, мать! Немногим это под силу.

– Кто говорит? – удивилась Полина.

– Да вся школа говорит. В старших классах только и разговоров про то, как ты его раскатала, – Света сощурилась. – Признаюсь, я от тебя такого не ожидала.

Вообще-то Полина и сама от себя такого не ожидала. Перед своим первым в жизни уроком она волновалась так сильно, что почти лишилась дара речи. Насмешливая реплика одного из учеников деморализовала ее окончательно. Во всяком случае, она так думала. А потом с ней что-то произошло. Растерянность сменилась холодным бешенством. Она, Полина Ясневская, не позволит унижать себя какому-то прыщавому переростку. Ядвига ни за что не спустила бы такого. И она не спустит...

Ответный удар был не слишком элегантным, зато весьма эффективным. Может быть, работа учителя не так уж и страшна...

– А что с Генриеттой? – спросила Света.

– Ничего. – Полина раздраженно поправила очки, которые все время норовили сползти на кончик носа. – Сказала, что у меня изменчивая внешность.

– Так кто бы спорил! Но знаешь, что я тебе скажу, по-моему, намного проще чучело превратить в красавицу, чем наоборот. А ты вон каких высот достигла!

– Очень спорное высказывание.

– Ну, так давай поспорим!

Полина улыбнулась.

– Извини, Света, я бы с удовольствием поспорила, но на сегодня с меня споров достаточно. У меня дела еще...

Полина вышла из автобуса, не доезжая до дома четыре остановки: решила зайти на почтамт, позвонить Ядвиге.

После короткого разговора с тетей она почувствовала себя намного увереннее, точно жизненная энергия Ядвиги могла передаваться по телефонным проводам. Дома все было по-прежнему. Мама с головой окунулась в светскую жизнь, отчим раз в три дня заезжал к Ядвиге, тщетно пытаясь выведать что-нибудь о Полине. Вальдемар покинул Москву. Поговаривали, что он впутался в какую-то грязную историю и теперь вынужден скрываться.

Получалось, что теперь Полина могла спокойно возвращаться обратно: с исчезновением Вальдемара пропали и ее проблемы. Но это только на первый взгляд. Отчим не успокоится. Вполне вероятно, что он уже подыскивает ей новую партию. И потом, вернуться в Москву – значит расписаться в своей беспомощности и инфантильности, дать отчиму еще один козырь. Нет уж, она останется. Докажет миру и себе в первую очередь, что способна на самостоятельные решения и взрослые поступки.

– Я вышлю тебе денег, Поля, – сказала трубка голосом Ядвиги.

– Не нужно, мне хватает.

В трубке послышался смех: