Равнина уже не была совсем безлюдной, временами вдали виднелись отары овец и табуны лошадей, а при них – пастуший шалаш или юрта. Такое место сотник объезжал, прячась за холмами, коих в степи было предостаточно. Когда солнце пошло на закат, они одолели уже верст семьдесят. Ехали быстро, кони притомились, а сивый мерин Свенельда вовсе выбился из сил. Взошла луна, к счастью, не полная, а узкий серпик. Хайло велел остановиться, но лошадей не расседлывать и костров не жечь, а пожевать сухарей да выпить браги по глотку. Потом отозвал в сторонку свою малую дружину, Свенельда с Чурилой, а к ним Алексашку и Сидора.

– Нельзя нам в Саркел ехать, – молвил он соратникам. – Дорога дальняя, изловят нас и порешат без милости. Так что его каганское величество мы не увидим. Хотя головы наши ему, пожалуй, привезут. На пиках.

– К тому я не есть готовый, – пробурчал Свенельд.

– Я тоже. Не поедем в Саркел, – подвел итог Хайло.

– А как же грамота государева? – Чурила поскреб в затылке. – Как же волхв иудейский? Спустят шкуры с нас, коли пустыми воротимся!

– Воротимся, но не пустыми. Слушай сюда, казачки, секрет скажу. – Хайло поманил ближе Сидора и Алексашку. – В письме государевом просьба к кагану: прислать в Киев со мной иудейское священство. Двух или трех рыл, а ежели речистый, так можно одного. Но не хазарина, а природного иудея.

– Тю! – сказал Сидор с удивлением. – На кой хрен он князю сдался?

– Князь с боярами задумали веру менять, – пояснил Хайло. – Перуна и прочих идолищ – в Днепр аль на дрова, а новым богам выстроить храмину каменную, точно как в Европах. Оконце, значит, туда прорубить. Для того государю и нужны волхвы иноземные, латынянин, иудей и жрец египетский.

– Это что ж такое, мин херц! – изумился Алексашка сын Меншиков. – Всем сразу молиться станем? И всем священствам на лапу нести?

– Не всем, а тому, кого государь выберет. Ясно? И боле никаких вопросов! Теперь я буду спрашивать. В этой Соча-кале, думаю, есть капище?

– Есть, как не быть, твоя милость! Но не капищем прозывается, а симахохой. Цельный дворец с двумя башнями, и снаружи размалеван весь цветочками и прочей загогулиной. Лепо! На главной площади стоит.

– А кто служитель в этой симахохе? – спросил Хайло. – Иудей или хазарин?

Алексашка задумался.

– Не ведаю, мин херц… Я там больше по базару шлялся, изюмы с маками высматривал… Опять же мне иудея от хазарина не отличить. Оба смуглы и чернявы.

– Мать твою Исиду! – вымолвил сотник в сердцах. – Как же не отличить! У хазар рожа плоская, носишко сплюснутый, глазки что щелки! А у иудея глаз большой, лупатый, а нос в треть аршина! Очень заметный нос, шнобелем прозывается! Ну, так кого ты в этой симахохе видел?

– А я туда не заходил, – отозвался Алексашка. – Не было у меня интересу.

– Теперь будет, – отрезал Хайло. – Значит, так, казаки: едем к городу, место выберем и затаимся на окраине до света. С зарей Алексашка на площадь пойдет, будто он купец приезжий, глянет на свои изюмы, а заодно на симахоху эту и волхва. Если он с таким вот шнобелем, – сотник отмерил руками, – значит, иудей. Тогда проследи, где живет, и ночью мы его скрадем. В мешок, и все дела! Без грамоты и без кагана!

Недолго все молчали в ошеломлении, потом Сидор хлопнул себя по ляжке и промолвил:

– Вот это по-нашему, по-казацки! Любо, ой любо!

Свенельд ухмыльнулся, почесал брюхо, бросил: «Гуд! Очен, очен гуд!», Алексашка пробормотал: «Хитро!», а Чурила в полном восторге затянул:

Любо, братцы, любо,

Любо, братцы, жить!

С нашим атаманом

Не приходится тужить!

Сын Меншиков опомнился первым, ибо, по москальскому обыкновению, в любом деле искал выгод.

– Ежели я представлюсь купцом, мин херц, так деньги мне нужны. Какое-никакое серебришко… кун, положим, тридцать.

– Ну, тридцать! Это ты хватил, – произнес Хайло. – Пять будет довольно. Выдай ему, Свенельд.

– С пятью кунами какой я купец! – заныл Алексашка. – Шашлык не съесть, шербету не выпить! А если бакшиш понадобится страже сунуть, то как? Тут у базарных надзирателей лапы загребущие! Мало сунешь, обидятся, в яму посадят… И вести никакой не донесу! Никакого иудея с длинным шнобелем!

– Ладно, уговорил. Десять кун возьмешь.

– Двадцать!

– Десять, я сказал! И хватит канючить!

Алексашка принял монеты от варяга, пересчитал и спрятал в пояс. Затем, ткнув пальцем в сторону Соча-калы, спросил:

– А ежели, мин херц, в симахохе ихней нет иудея? Ежели там одни хазары?

– Скрадем чучмека, – встрял десятник Сидор. – Чем чучмекский волхв хужее еудейского?

– Это не прокатит. – Хайло покачал головой. – Хазарина не велели брать, нужен натуральный иудей. Если тут не найдем, придется поискать в других местах. Но, по новеградскому присловью, неча в набат трезвонить, пока дом не горит. Сперва поглядим, что за караси водятся в Соча-кале.

Промолвив это, сотник велел садиться на-конь и ехать к городу, но, по темному времени, не спеша и с оглядкой. Что и было сделано.

До городской окраины добрались в середине ночи. Алексашка, бывавший здесь не раз, а потому служивший проводником, повернул коня к югу, сказав, что там, за городом, есть огроменный пустырь, где можно переночевать и дневное время провести. Пустырь, дескать, считается местом нечистым, поганым, и жители туда не ходят, так что для тайного стана лучше не придумаешь.

Место и правда было не простое, а очень даже странное – ямы понакопаны, камни понавалены, всюду заросли бурьяна, гнилые доски и балки, черепица и ржавое железо, просевшие фундаменты и полуразрушенные стены. Пришлось оставить седла и пробираться с осторожностью, выглядывая подходящую для лошадей дорогу. В темноте это было непросто, и сотник решил не тащиться в глубь руин, а присмотреть клочок земли с травой, где и разбить лагерь. Долго не выбирали – уставших за день казаков клонило в сон. Расседлали коней, перекусили всухомятку, потом Хайло назначил дозорных и велел отдыхать. Легли. Вместо подушки – седло, одеяло – попона, а постель – мать сыра земля.

Утром сотник оглядел территорию и изумился. Стан был на ровном круглом пятачке, заросшем травой и обведенном валом из битого камня и кирпича; из вала тут и там торчали железные пруты, а дальняя половина круга была усыпана черепами и костями – без сомнения, человечьими. Хайло хмыкнул, поднялся на вал и пришел в еще большее изумление. На севере, за полосой развалин, виднелся город, очень приглядный в зелени садов, обстроенный дворцами, украшенный башнями, с полноводной рекой, над которой вставал причудливый мостик. Сказка, а не град! С юга, а также с востока и запада лежали руины, громоздились кучи мусора, перемежавшиеся траншеями и ямами, блестело на солнце разбитое стекло, осыпались ржавчиной непонятные конструкции, ветер гонял пыль и какие-то лохмотья, тряпки или бумагу. Учитывая залежь костяков, это походило на укрепрайон, взятый неприятелем после упорного боя, который завершился истреблением защитников и подрывом крепостных сооружений. Но воинский опыт Хайла ясно подсказывал, что ничего такого здесь не случилось и случиться не могло. Где блиндажи и пулеметные ячейки?… Где насыпи для батарей?… Где танковые «ежи», склады боеприпасов, снарядные осколки, ржавое оружие, разбитые пушки?… Да и сама планировка этих развалин никак не походила на оборонительную линию.