забыл, что одел на ноги гламурные кроссовки своей аспиранточки, с которой провел недурственную ночь накануне. Аспиранточка была со свежим макияжем, но в очень помятом деловом костюмчике, которому явно не хватало блузки… согласитесь, футболка на ее роскошных грудях с надписью: «ДА! Они настоящие!» не очень гармонировали с дамским пиджачком, оставляющим роскошный вырез для демонстрации этой самой блузки.

Подводя итоги конференции, мы получили благодарственное письмо вуза за высокий уровень мероприятия, отличные научные достижения и за вклад в развитие мировой философии. Вышел сборник трудов, куда не включили несколько статей профессоров одного из наших южных филиалов. Они оплатили публикацию, но их тексты выбросили из макета студенты-корректоры, а деньги растворились в бюджете конференции, которым заведовал Алекс де Шортень.

Было решено сделать конференцию ежегодной, а мысль о мировой философии так крепко запала в головы моим шефам, что на следующий июнь было решено провести уже две научные конференции. Первую — Токсарсис, а вот для второй придумали яркое название. Я протестовал, но ничего не получилось. Итак, в июне мы увеличиваем рейтинг и цифровую мощь наших отчетов, проведя не только второй Токсарис, но и «Первый международный философский конгресс: Вершины мировой философской мысли». Мировая наука и всемирная философия, надо полагать, будут нам аплодировать стоя. А я, вот уже второй месяц, учусь на курсах молодого сомелье. Согласитесь, какая-никакая, а все-таки специальность.

СТРАХ (Июнь)

«Живущие в комнате ужасов боятся выйти из нее».

Аркадий Давидович

Страшно бывает Всем. Боится преподаватель, боится студент, даже господин Анри Бедар, директор нашего Института в Лангедоке, и то боится. Я уж и не говорю про Парижский институт. Страх это корень институтской жизни, та самая пружина, которая движет всю образовательную махину. Но страх в моем Парижском заведении и страх в южном вузе — два разных страха.

Страх Парижа — это страх перед критикой и издевкой. Он сконцентрирован в образе невысокой темненькой докторицы, главы отдела философии нашего института госпожи Кароль Лефевр. Она сделала свое имя на уничижительном раздавливании чужих текстов, слов, мнений, образа мысли. Эта хрупкая креолка с остервенением крушила любое слово, в любой форме созданное коллегами по институту. И в итоге, ее появление вызывает ужас и затыкает рты всем думающим людям. А не думающие благосклонно проходят сито дамы. Креолка знает, что философские тексты должны быть философскими, другими словами, соответствовать уже некогда написанным книгам классических авторов. В случае отсутствия такого совпадения — текст уничтожается хамством, ехидством, смехом.

Думающие, потому и думающие, что шагают вне пределов картонной коробки с книгами столетней давности, за что сразу же наказываются госпожой Лефевр. Наказываются не за то, что не понимают или не знают чего-то, а за ту легкость обращения с фолиантами прошлого, которая, разумеется, не идет ни в какое сравнение с требуемой официозом фундаментальной любови к респектабельным классикам. Но ведь:

… Переполненная память

Топит мысли в вихре слов…

Даже критики устали

Разбирать пуды узлов.

Всю читательскую лигу

Опросите: кто сейчас

Перечитывает книгу,

Как когда-то… много раз?

Перечтите, если сотни

Быстрой очереди ждут!

Написали — значит, надо.

Уважайте всякий труд!

Можно ль в тысячном гареме

Всех красавиц полюбить?

Нет, нельзя. Зато со всеми

Можно мило пошалить. …

Их антиподы — Хомо не думающие, успешно компилируют свои тексты и зарабатывают степени. Но все они преисполнены страха. А что же скажет госпожа Лефевр? Любопытно, но сама мадам и не пытается что-либо писать. Одна статья в два года, одна монография в 15 лет на тему «Вершина мировой философской мысли…», вместо многоточия очередной классик, или идея из энциклопедии.

Лефевр создала в Париже определенный стиль, ее ученики уже модные и авторитетные преподаватели, и страх становится поистине всепроникающим. Последнее достижение ее школы — проведение научной конференции: «Вдумчивое чтение Азбуки, как философское введение к освоению Букваря и фундации философского творчества». Одним словом, коллеги обратились к самым истокам философской мысли. И вот солидная философская «тусовка» из 19 докторов философских наук и орды преподавателей/ассистентов выдала результат: «Буковки не только надо читать, но необходимо их складывать в слова и обязательно думать над прочитанными словосочетаниями». Говорят, что Лефевр готовит солидную монографию в развитие своей оригинальной и авторской концепции: «Читать. Думать. Читать. (К вопросу о методологии философской работы в университете)».

На юге страх иной. Это страх не перед личностью и ее словами, а перед бездушным механизмом, имя которому: «Бюрократия». Страх перед документами, регламентами, пунктами, параграфами, буквами, таблицами, цифрами. На юге все имеет свой стандарт, свое типовое уложение, свой образец. Мысль ничто! Документ все! Монография ничто! Отчет все! Количество документов столь велико, что неизбежно нарушаешь их пункты, которые попросту противоречат друг другу. А начальственное кресло выбирает, увидеть эту ошибку или нет. Причем решает не как захочет, а тоже исходя из регламентов лишь отчасти ведомым простым смертным.

Любопытно, что в Париже, скверные личности, сами делают из себя скверных личностей. Если ты не возьмешь за идеал госпожу Лефевр, и не будешь создавать из себя именно такой типаж, то неизбежно окажешься жертвой, над которой будут глумиться все остальные, лишь в частных беседах эти остальные будут говорить: «Ну, ты же понимаешь, у меня не было выхода… Это все равно бы случилось, так что от меня ничего не зависело, а свой статус я мог потерять…» и т. д. и т. п. Страх, который как копье держат скверные личности, — это путь для роста скверности в вузе.

А вот на юге начальственные кресла сами рождают страх, дабы скверные личности не возвысились. Но скверным становится уже сам страх, ибо только страх карьерно растет, а личности карьерно же падают, как скверные, так и не очень.

Поэтому в Париже много личностей, хоть и скверных, но все-таки личностей. А вот на юге много скверного страха, а вот личностей нет вообще.

Только проработав преподавателем, я стал отчетливо видеть страх, и со временем накопил его немалую коллекцию. Да, да. Я коллекционирую страхи, а иногда и сам творю экспонаты для моей коллекции.

Есть, правда, нечто, что объединяет разнообразные страхи в вузе в единый, почти живой организм: Тотальность страха. Страх в вузе тотален в своей тотальности! Тотальность создается естественным путем, а вот поддерживается искусственно.

Эти мысли я не раз подтверждаю в июне, когда наступает летняя экзаменационная сессия. Какая великолепная лаборатория страха! Сколь чисты и ярки образцы страха и каналы его распространения. Эта обстановка пьянит и поддерживает тонус наркоманов-преподавателей, не имеющих возможности отказаться от очередной дозы