– А ты останешься Донни, лишние сложности нам ни к чему.

Не прошло и нескольких секунд, как парень решил показать Пэрли, кто есть кто. Он резко развернулся на пятках в сторону выхода на Южную Рампарт-стрит и со всего размаху ударил чемоданом носильщика, катившего пустую тележку. Негр покачнулся, а тележка, проскрежетав колесами по полу, укатилась прочь.

– Смотри, куда прешь, черномазый! – заорал Донни.

Носильщиком оказался тот самый долговязый негр, недавно проходивший мимо.

«Совсем юнец, небось ему еще и двадцати не исполнилось, – подумал Пэрли. – А тощий какой! Этот неандерталец в два счета его по земле размажет».

Носильщик, восстановив равновесие, посмотрел на обидчика. И это было с его стороны ошибкой. Хотя в глазах негра светились испуг и удивление, Донни все равно вспылил.

Он в мгновение ока побагровел. Сначала вспыхнула шея, а затем багрянец, заливая краской лицо, добрался и до корней огненно-рыжих волос, казалось запылавших еще ярче.

– Эй, ниггер, хорош на меня пялиться! – сжав кулаки, заорал Донни, надвигаясь на носильщика.

«Ну все, приехали: сейчас этот рыжий придурок все запорет».

– Тише, Хайнц, – прошептала Джинджер и положила ладонь на грудь племяннику, словно бы желая успокоить закипавшую в его сердце кровь. Приговаривая: «Тише, Хайнц, тише», она встала между Донни и носильщиком.

– Пускай опустит свои гребаные глаза! – крикнул Донни, и снова что-то заклокотало в его голосе, напоминая Пэрли старую грязную Миссисипи.

Горевшими от ярости глазами задира пристально смотрел на носильщика и, дрожа всем телом, готовился броситься в бой. Но негр все-таки опустил взгляд и тихим учтивым голосом произнес:

– Да, сэй.

Ссутулившись и вжав голову в узкие плечи, носильщик двинулся к тележке, в любой миг ожидая удара в спину. Добравшись до тележки, он поправил красную фуражку и пошел к перрону.

– Успокойся, – шептала Джинджер. – Все кончено. Забудь. Угомонись уже!

– Этот ниггер сам напросился! – орал Донни, брызжа слюной, налипавшей хлопьями пены на нижнюю губу. – Этот ублюдок сам так и нарывался, чтобы я выбил из него все его черное дерьмо!

– Ну, будет! Угомонись уже! – повторила Джинджер и погладила его по груди. – Милый, так нельзя: на нас люди глазеют, а мы ведь не хотим привлекать лишнее внимание, правда?

Донни не отвечал: его тело буквально сотрясалось от клокотавшей внутри ненависти.

– Кажется, самое время выкурить сигаретку, – сказал Пэрли и достал пачку «Честерфилда».

Этой безобидной фразы хватило, чтобы неандерталец снова завелся. Сверкнув серебряным клыком, он двинулся на Пэрли. Драться Донни было так же необходимо, как другим людям дышать.

– Вы только посмотрите на него: Макс Бэр собственной персоной, – промурлыкал Пэрли с издевательской улыбочкой. – Еще шаг, недоумок, и я вышибу тебе мозги.

Донни остановился: то ли его остудила хладнокровная решимость, прозвучавшая в голосе Пэрли, то ли упоминание знаменитого боксера-тяжеловеса – сказать было трудно. Но как только Джинджер взяла племянника под руку и повела к выходу, гневный багрянец с его лица начал медленно сходить.

«Забавно, что Джинджер назвала парня Хайнц, – думал Пэрли, закуривая сигарету. – Очень ему подходит: покраснел, как кетчуп „Хайнц“. Кажется, ей не в новинку успокаивать Донни».

Пэрли какое-то время молча шел позади них, пуская колечки дыма, а затем с усмешкой произнес:

– Джинджер, малышка, надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– Захлопни пасть, – огрызнулась Джинджер, и они вышли из здания вокзала, оказавшись под ослепительным солнцем Нового Орлеана.

«А вот и Старый Крэб пожаловал», – заслышав звонкие шаги по мраморной плитке вокзала, подумал Кертис, уже поджидавший его появления с минуты на минуту. Старый Крэб поравнялся с чернокожим юношей, толкавшим багажную тележку, и несколько секунд они шли бок о бок, сохраняя молчание.

– Остановись-ка, сынок, – наконец произнес Старый Крэб. При звуке резкого голоса, звучавшего словно из могилы времен, Кертис Уотэрфорд Мэйхью застыл как вкопанный.

– Посмотри на меня, – велел ему спутник.

Кертис взглянул на морщинистое лицо уроженца Африки. Старый Крэб казался парню высоким и огромным, хотя на самом деле худой как щепка старик взирал на него снизу вверх.

– Что за бардак ты устроил? Куда смотрел? Зачем столкнулся с тем джентльменом?

– Сэй, все было не так… Я просто…

– Ты столкнулся с тем джентльменом… – перебил его Старый Крэб, и Кертис заметил, как глаза с желтоватыми белками беспокойно поглядывают в сторону конторки на втором этаже. За зеленоватым стеклом, уперев руки в широченные бока и настороженно склонив лысую голову набок, стоял начальник вокзала. – И устроил бардак, – сурово закончил чернокожий старик. – В моем доме бардак не нужен. Ясно?

– Ясно, сэй. Бардак не нужен, – повторил за ним Кертис.

– А теперь извинись.

– Простите, пожалуйста…

– Перед моим домом извинись. Перед этим величественным зданием.

– Прошу прощения, – произнес Кертис, обращаясь к вентиляторам у него над головой.

Старый Крэб кивнул, приложил морщинистую ладонь к уху и сказал:

– Слышишь? Вокзал говорит: «Хорошенько смотри по сторонам, и тогда ни один белый разиня не налетит на тебя и не выставит дураком». – Он глянул на конторку и просветлел лицом: начальник скрылся, удовлетворенный тем, что незадачливого носильщика отчитали; теперь жизнь может продолжаться дальше.

– Чуть живот не надорвал, глядя на ваше представление! – воскликнул проходивший мимо молоденький носильщик по прозвищу Умник и захохотал, толкая тележку, груженную двумя чемоданами. Рядом шествовал их владелец, мужчина в синем полосатом костюме из льняной ткани.

Под жужжание вентиляторов Старый Крэб и Кертис двинулись дальше, шагая по черно-белой мраморной плитке и не обращая никакого внимания на пассажиров, дожидавшихся своих поездов.

– Сколько выручил за сегодня? – спросил Старый Крэб.

– Доллар и двадцать центов. Один сэй дал мне аж тридцать центов!

– Неплохой улов. Смотри, не спусти все зараз на музыкальных автоматах.

– Ни в коем случае, сэй.

Старый Крэб, или мистер Уэнделл Крэйбл, всегда наставлял подчиненных, как оставаться вежливыми в любой ситуации. Это он научил Кертиса произносить «сэй» вместо «сэр»: не дай бог белому почудится неуважительное рычание. «Всегда говорите мягко и почтительно, – внушал носильщикам Старый Крэб. – Не разевайте лишний раз рта и не лезьте не в свое дело. А если кто-то вас и оскорбит, притворитесь, что не услышали. Понятно?» «Да, сэй. Понятно, сэй», – хором отвечали носильщики.