– Переживаешь очередной приступ паники? – спросил он, и в его вопросе не было насмешки.

– Да, – призналась я.

– Если нас остановят, будут проверять документы или что-то спрашивать, говори, что не знаешь меня, что едешь автостопом и села в эту машину полчаса назад. Это обезопасит тебя.

– Я переживаю не за себя.

– Вот как? Неужели за меня? – повернулся ко мне он.

– Я хочу, чтобы ты все-таки доехал до Анны и сделал то, что должен. Без ментов, без арестов и разбирательств, а потом езжай куда тебе вздумается, и будь что будет. И желательно каждому по заслугам его.

– А я уж было подумал, что тебе не все равно, что со мной будет, – хмыкнул он и вдруг сквозь его обычную мрачную сосредоточенность засветилась такая обезоруживающая непринужденность и мальчишеское разгильдяйство, что я открыла рот от изумления. Эту улыбку я видела впервые. Тот Феликс, которого я знала, так не улыбался – открыто, ярко, искренне. Я не смогла не улыбнуться в ответ. Ей-богу, как будто всех этих исчезновений и пугающих тайн никогда не было, как будто я сейчас сидела на сиденье школьного автобуса, по пути в какой-нибудь зоопарк, рядом с одноклассником, который подшучивал надо мной и всячески поддразнивал.

Наверное, я бы многое отдала, чтобы все было именно так. Никакой мистики в моей жизни. Никакого криминала в его жизни. И тогда кто знает, о чем бы мы сейчас говорили… Наивные мыслишки.

* * *

В придорожном кафе было чисто, тихо и совершенно пусто. Всюду дерево и льняные скатерти. Пахло кофе и свежими булочками. «Что, серьезно? – проснулся мой внутренний циник. – В придорожных забегаловках бывает так мило и симпатично? Если среди тысячи подобных заведений и нашлось бы приличное место, то это именно оно!» Заспанный официант принес меню с затертой позолотой.

– Что ты будешь есть? – спросил Феликс.

– Мне не хочется есть, разве что выпью кофе, – отвертелась я и потопала вслед за официантом, искренне надеясь, что Бог не обделил это место приличным туалетом. Тот кивнул мне на дверь с буквой «Ж», и уже минуту спустя я знакомилась со своим отражением в зеркале уборной. Выудила из сумки расческу, зубную щетку, влажные салфетки, подставила ладони под тонкую струю ледяной воды.

Тональный крем на синяки под глазами, и вот я снова похожа на здорового человека, который вдоволь спит и совсем не нервничает. Теперь ваша очередь, безобразно склеившиеся ресницы. «Какие бы кошмары ни терзали тебя по ночам, пусть утром никто не усомнится в том, что тебе всю ночь снились плюшевые мишки…» – любила говорить Анна, и я никогда не спорила. Потом аккуратно сняла со щеки пластырь: ссадина затянулась и почти не напоминала о себе.

Кто-то, орудуя черным маркером, нарисовал на зеркале разбитое сердце. Я затерла его пальцем, возвращая зеркалу первозданную чистоту. На часах было начало восьмого, Анна уже наверняка проснулась.

– Я везу тебе из Киева большой подарок, – пропела я, как только она взяла трубку.

– Жду с нетерпением! А я вот собираюсь к врачу, неважно себя чувствую. Если не застанешь меня дома, то знай: обед в холодильнике. Надеюсь, ты нормально ела эти дни?

– Еще как. Вот увидишь, какие я наела щеки на киевских тортах.

– Хорошо бы. Ты мало ешь.

– А ты много работаешь, – ответила я таким же нравоучительным тоном.

– Да, наверно перетрудилась вчера, ужасно болит рука и плечо.

– Я уверена, что когда ты увидишь мой сюрприз, то сразу обо всем забудешь.

Вот увидишь, так и будет…

Когда я вернулась в зал, на нашем столике уже стояли две тарелки с горячими бутербродами, кофе, сливки и шоколадный пирог на блюдце.

– Смотрю, ты основательно проголодался, – заметила я.

Еда стояла нетронутой, как будто Феликс ждал моего возвращения.

– Я искренне надеюсь на твою помощь.

– Зря надеешься.

Завтраки давались мне с трудом. Наесться до отвала на ночь – это я могла легко, а вот утром любая еда казалась мне не более аппетитной, чем крем для обуви.

– Когда ты ела в последний раз? Часов двенадцать назад? – Феликс отхлебнул кофе и откинулся на спинку стула. Я не могла поверить, что он не спал всю ночь – от него так и веяло энергией.

– Ты хуже Анны…

– Если ты нормально поешь, я отвечу на любой твой вопрос, – выдал он, надкусывая бутерброд и подмигивая мне. Я поняла, что этот раунд мной тоже проигран.

Я проглотила горячий вкусный бутерброд с ветчиной и сыром, стараясь в упор не замечать его самодовольную улыбку, кофе тоже был на удивление хорош.

– Тебе не понравится мой вопрос, – честно призналась я, откладывая салфетку и опасаясь смотреть ему в глаза.

– Я уже начинаю привыкать, – отшутился он.

– Когда ты остановил машину и вышел, я проснулась и услышала, что ты заговорил с Изабеллой на другом языке? Что это был за язык и когда ты успел…

Феликс взъерошил волосы. Я застала его врасплох.

– Если не хочешь, то можешь не…

– Это латынь.

Он расплатился и встал из-за стола.

– Ты шутишь? – забормотала я. – На ней же никто не разговаривает!

– Я заметил.

Мы шли к выходу – верней, он шел, а я то и дело срывалась на бег, чтобы поспеть за ним. Ветер усилился. Темно-серое утреннее небо так и не посветлело, оно снижалось и раздувалось, все больше становясь похожим на обширную гематому. В придорожную пыль начали падать первые крупные капли.

– Дюра-лекс-сед-лекс[5]. Что я сказала? – прищурилась я. Это была единственная фраза на латыни, которую я знала.

– У тебя ужасный акцент, – проворчал Феликс.

Это все, чего я смогла от него добиться. Он не собирался пускаться в дальнейшие объяснения, игнорируя мои просьбы и умоляющие взгляды. Я верила, что он мог вызубрить медицинскую латынь или заучить кучу крылатых выражений, но говорить на ней – это было что-то из области фантастики. Я все больше убеждалась, что здесь не обошлось без секты или тайной группировки. Слишком многое прямо или косвенно указывало на это, включая его упоминание о «новой семье», включая стоимость машин, на которых ездили он и Изабелла, и то, с какой неохотой он говорил о своей настоящей жизни…

Интересно, что было бы, встреться я с этим человеком при каких-нибудь других обстоятельствах? Страх, настороженность, неприязнь – все это давно отступило, я украдкой смотрела на него и ощущала только необъяснимую тоску, какую обычно испытываешь, глядя на вечерний пейзаж в последний день летних каникул, – тоску по чему-то невероятно прекрасному, которое вот-вот уйдет, а ты не в силах его удержать.

* * *