Спросите, если хотите, почему именно это искусство называют черным, и никто вам не ответит. Дело не в черноте сажи, которой печатают, поскольку резчики по дереву, которые используют тот же жир, и уже давно, будут только благодарны, если вы скажете, что они занимаются «черным искусством». Нет, сам дьявол обеспечил такое название, когда тем утром взял тетрадь у нас из рук; да, сам дьявол.

Ведь едва благородные господа очутились в нашей лаборатории — печи и прессы были намеренно выключены — как папский легат начал браниться. Он обвинил мастера Лин Тао в нечестности, поскольку тот посвятил в тайну меня, чужестранца, да еще и немца вдобавок, когда он, Альбертус ди Кремона, ясно выразился, что нужно хранить все в строжайшей тайне.

Мне даже не пришлось защищаться. За это, к моему огромному облегчению, принялся мастер Лин Тао, используя свой острый язык. Он начал бранить худощавого попа за непонимание искусственного письма, которое, доведенное до совершенства, требовало искусности и знаний опытного ремесленника. Если это неверно, ему следовало задействовать всех имеющихся монахов, чтобы обеспечить выполнение его заказа, и тогда Лин Тао посмотрит, в каком случае секретность будет соблюдена лучше.

Когда Альбертус ди Кремона узнал имена двух других посетителей, а также то, что их тоже интересует искусственное письмо, завязалась ожесточенная перепалка, в которой я поначалу не захотел принять участия. С одной стороны, потому, что мое красноречие сильно уступало красноречию остальных, с другой — мне не хотелось произносить те же непотребные слова, которыми обменивались благородные господа.

Громче всех кричал дон Фелипе Мелендез, находившийся слева от меня, без обиняков заявивший, что у него и у его короля достаточно власти и средств, чтобы купить любое искусство в мире, а если понадобится, то и взять силой. Прямо напротив меня и рядом с Мелендезом отчаянно жестикулировал Его Преосвященство папский легат, словно пытался изгнать беса из своих противников. Справа от меня мэтр Коззани, посланник республики Генуя, сыпал грязными словами в адрес Мелендеза и с угрозой напоминал о том, что войны начинались и по более ничтожному поводу. Стоявший справа от него, напротив меня, мастер Лин Тао, казалось, был спокойствием во плоти; да, взволнованность чужестранцев его даже забавляла. Так мы и стояли в кругу друг напротив друга, и я описал все это так подробно затем, чтобы вы сами могли представить себе то, что потом произошло.

Когда мастер Лин Тао взял слово и призвал всех к благоразумию, я услышал — и мне кажется, от других этот странный звук тоже не укрылся — звонкий удар, точнее говоря, он был похож на сильное шипение. Я непроизвольно уставился на Альбертуса ди Кремону, стоявшего прямо напротив меня, спиной к возвышению. Тот поднял глаза к небу, словно покровитель мостов и водных путей, медленно открыл рот, и оттуда вырвалась светлая струя крови. Худая фигура папского легата закачалась, и поскольку он собирался упасть вперед, я сделал шаг навстречу, чтобы поймать его. Я схватил его спереди за плечи, когда стоявший рядом с ним Мелендез вскрикнул: из спины Его Преосвященства торчал нож.

Я озадаченно опустил безжизненное тело на пол и, сделав это, увидел, как на возвышении мелькнула какая-то тень. Лин Тао, Мелендез и Коззани тоже глядели в том же направлении, откуда прилетел нож, и только потом мы снова посмотрели на лежавшего перед нами легата.

На пыльном каменном полу образовалась лужа крови, принявшая форму омеги, словно дьявол нарисовал ее очертания своим пальцем.

Вы мне не верите? Ведь каждый из нас встречался с дьяволом, и чаще всего тот был под маской, под которой его ни за что не узнаешь.

Пока каждый из нас смотрел на остальных, словно мог прочесть в их глазах, кто виновник убийства (признаюсь, мое первое подозрение пало на Мелендеза), мастер Лин Тао нагнулся, чтобы вынуть нож из спины мертвого папского легата. Это было довольно трудно, и по этому можно было судить о силе, с которой был брошен нож, попавший в ди Кремону. Лин Тао уперся коленями в спину убитого и потянул нож двумя руками, пока оружие, наконец, не поддалось.

Для арагонца Мелендеза и для Коззани, посланника республики Генуя, это, очевидно, оказалось слишком. Оба парламентера, которые только что враждебно глядели друг на друга, словно гладиаторы перед схваткой, как по команде развернулись и бросились к выходу, находившемуся в противоположной стороне.

Еще тогда я удивился спокойствию, с которым мастер Лин Тао отнесся к ситуации. Подозревать в убийстве его самого казалось абсурдным. Кто же будет убивать курицу, несущую золотые яйца?

Лин Тао не стал смотреть, как обстоят дела на возвышении, и я сам поднялся по узкой каменной лестнице. Конечно же, мне было страшно, конечно же, я думал о том, что я буду делать, если встречусь с преступником, но, честно говоря, у меня было подозрение, которое оправдалось: убийца давно ушел. Он спустился вниз по веревке через единственное окно на возвышении — узкое отверстие с двумя витыми колоннами посредине.

Убийство папского легата Альбертуса ди Кремоны вызвало больше замешательства, чем любое другое убийство на протяжении последних десяти лет. И это при том, что в Константинополе убийства случались так часто, как ни в одном другом городе. Причина всеобщего замешательства крылась не в самом преступлении, и не в том, что убийцы и след простыл, и не в том, что жертвой стало высокопоставленное церковное лицо. Нет, все дело было в том, что это убийство случилось именно в Константинополе.

Папа Евгений как раз согласился объединить римскую Церковь с греко-православной; кроме того, он обещал восточно-римскому императору Иоанну Палеологу помощь в войне против турок. Как одно, так и другое вызвало на западе ожесточенное сопротивление. И теперь те из критиков, кто говорил, что византийцам нельзя доверять, нашли подтверждение своим словам.

Но для Папы дело было не только в этом. Евгений, вероятно, опасался, что в процессе происков его легата станет известно о тайном заказе, из-за которого Альбертус ди Кремона поехал в Константинополь. Индульгенции, сделанные при помощи искусственного письма, да к тому же в таких невообразимых количествах? Разве не напрашивается вывод о том, что Папа заключил союз с дьяволом?

Папа срочно назначил своего племянника Чезаре да Мосто новым легатом в Константинополе, с указанием срочно и не привлекая к себе внимания закончить однажды начатое дело — во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

Благословение Папы мало значило для Чезаре да Мосто. Новый легат был невысокого роста, в его внешности больше всего привлекал внимание его злополучный нос, похожий скорее на картошку, чем на орган обоняния. Племянник Папы слыл коварным и опасным человеком. Его боялись из-за длинного языка. Достаточно было того факта, что он дважды в неделю обедал у Папы, и молодого человека тут же стали причислять к высшим слоям римского общества.

Больше всего в этой жизни Чезаре да Мосто любил три вещи: игру, деньги и прекрасный пол. До сих пор хватало и одной из этих составляющих, чтобы совершенно испортить человека, но племянник Папы почитал все три, и это давало основания предполагать, что он подходил для порученного ему дела меньше, чем кто бы то ни был.