Дома их не ждут дети. Ни для кого не надо готовить ужин. Никому не надо помогать с уроками.

Какие чувства они во мне вызывали? Жалость? Или зависть?

Но сейчас, впервые переступив порог «Стивера» под руку с Джоном, я, как ни силилась, не могла воскресить в памяти забытое любопытство к его завсегдатаям — все затмило какое-то смутное предчувствие новых огромных возможностей, которые открывала для меня свобода от материнских обязанностей. Внутри этого неприглядного сооружения расстилалась пустыня, бескрайняя прерия. У двери болталась наспех нацарапанная вывеска с орфографической ошибкой: «Ночь КАРАОКЕ».

Должно быть, в прежние времена этот трейлер, раза в два шире обычного жилого автоприцепа, служил кому-то домом. Под большим, затянутым светонепроницаемой пленкой окном, выходящим на дорогу, стоял ящик для растений (в котором не «росло» ничего, кроме окурков). Раздвижная дверь без защитной сетки вела во внутреннее помещение. Увидев множество машин на стоянке (Джону пришлось сделать несколько кругов, прежде чем он решил припарковаться на краю площадки, в самой грязи), я догадывалась, что внутри окажется людно, и все же ахнула от удивления при виде плотной толпы — как говорится, яблоку негде упасть. Мне почудилось, что все головы повернулись в нашу сторону, когда мы шагнули с уличного холода в утопавшую в сигаретном дыму тесноту бара, и преследовали нас взглядами, пока мы протискивались к столику в самом углу.

Оглушительная музыка, казалось, гремела со всех сторон. Я не могла определить ее источник, слышала лишь визгливый женский голос, который фальшиво вопил песню в стиле кантри.

— Пойду к бару, сделаю заказ, — крикнул Джон, перекрывая этот рев, и отодвинул стул, чтобы я села.

Пока он отсутствовал, я огляделась вокруг. За барной стойкой сидели двое мужчин (за пятьдесят?) — один в ковбойской шляпе, другой в кепке. Зажав в кулаке по бутылке пива, они всем телом повернулись на стульях и уставились на меня. Потом заулыбались и начали мне кивать. Я улыбнулась им в ответ и отвернулась. Чуть погодя я бросила на них еще один взгляд через плечо — теперь оба таращились на меня в упор, но тут же отвели глаза, как только появился Джон с двумя бутылками пива.

— У них из съестного только «Старый Милуоки»[5]! — выкрикнул он, стараясь перекричать музыку. — Удалось заказать два гамбургера. — Он пожал плечами. — Попробуем.

Исполнитель сменился, и теперь нас терзал мужской голос, орущий о голубых глазах, плачущих под дождем. Из-за плеча Джона мне были видны головы пар, извивавшихся на крохотном пятачке в ритме с воплями певца. Джон протянул руку через стол и сжал мне запястье.

— Уже развлекаешься?! — прокричал он.

Неужели это развлечение?

Да, несомненно.

Пиво оставляло на зубах металлический привкус. Он напомнил мне о школе, о том дне, когда мы с дружком пили у них в подвале дешевое пиво, пока его родители спали наверху, прямо у нас над головами. Когда открываешь банку или бутылку пива, к отверстию устремляется вихревой поток жидкости, неизменно наводящий меня на мысли о джинах или духах, воняющих скунсом и хлебной закваской, — ничего подобного никогда не появится из бутылки хорошего вина или дорогого коньяка.

Как давно я в последний раз пила дешевое пиво?

Увидев, что моя бутылка опустела, Джон засмеялся и встал с намерением принести мне еще одну.

Я наблюдала за танцующими.

Женщина в серебристой блузке на бретельках прижималась к партнеру, так чувственно перебирая стройными ногами, что поневоле притягивала к себе взгляд. Другая пара танцевала холодно и равнодушно — оба смотрели в сторону, как будто и во время танца продолжали ссориться. Рядом с ними кружились две молодые девушки лет по двадцать — их кавалеры наблюдали за ними из бара.

— Извините, мисс…

Я подняла глаза и увидела нависшего надо мной мужчину в ковбойской шляпе.

— Не желаете потанцевать? — гаркнул он. — Если ваш парень не будет возражать..

Я покосилась на танцевальный пятачок. Оглянулась через плечо — Джон стоял спиной ко мне у барной стойки. Я снова повернулась в мужчине:

— Конечно. Он не будет возражать.

Пока мы сидели в «Стивере», пошел снег с дождем.

Никаких гамбургеров нам так и не принесли.

Вместо этого мы выпили каждый по четыре бутылки пива, и к тому времени, когда настала пора уходить, я успела семь или восемь раз станцевать с похожим на дальнобойщика парнем и его другом, в том числе несколько медленных танцев в обнимку.

Того детину в ковбойской шляпе звали Натан, и танцевал он с изяществом медведя. В его объятиях я чувствовала себя маленькой девочкой. От него пахло, как от моего отца, — куревом и лосьоном после бритья, а из-под куртки цвета хаки выглядывала футболка, обтягивающая рельефные мышцы. От него так и веяло силой. Я не ошиблась: он действительно оказался дальнобойщиком. Ехал из Айовы в Мэн с каким-то грузом. Что за груз, понятия не имел и не горел особым желанием выяснять.

Но второй танцевал так, как будто в детстве занимался вроде меня хореографией. Он двигался так грациозно, что сразу становилось ясно — он этому учился, только в отличие от меня обладал еще и природными способностями.

Казалось, музыку и ритм он воспринимает всей кожей. Поначалу мне было неловко. Он покачивался на каблуках и наблюдал за мной, поджидая, пока я подстроюсь под его манеру, так что я чуть было не развернулась к своему столику и не попросила Джона увести меня домой.

В глазах Джона, однако, светилось одобрение. По-видимому, ему нравилось, как я танцую (может, я и правда смотрелась неплохо?), и я не устояла: отбросила природную застенчивость, словно выскользнула из тесного и узкого платья, и показала, на что способна. Мы танцевали, непринужденно обмениваясь репликами. Он не сводил с меня глаз, порой придвигаясь почти вплотную, а несколько раз неожиданно касаясь меня. В один из таких моментов он задел мою грудь тыльной стороной ладони. Случайно, подумала я, и сама удивилась реакции собственного тела на это прикосновение. Тут заиграли медленный танец, и он, не спрашивая моего согласия, тесно обнял меня за талию, и мое лицо само уткнулось в его плечо.

Певец горланил песню в стиле кантри с такой страстью, что звуки его голоса скользили у меня по шее, спускаясь вдоль позвоночника к тому месту, где лежали руки дальнобойщика, имени которого я так и не запомнила.

Его лицо было так близко, что я слышала, как он дышит.

Как будто я прилюдно занималась любовью с незнакомым мужиком. Периодически мы разворачивались, и через его плечо я могла видеть Джона, который, облокотившись на спинку стула, пристально смотрел на нас, потягивая пиво. Никогда раньше я не видела у него на лице такого выражения — одновременно отсутствующего, как у постороннего наблюдателя, и заинтересованного, словно он тоже участвовал в происходящем и чувствовал, как руки дальнобойщика оглаживают мои бедра, а его разгоряченное тело прижимается к моему.