1601 год от Рождества Христова. В замке появилось новое привидение. Дядюшка Никколо обнаружил его шныряющим по Девичьей башне в такой тревоге и истерике, что старик не сразу решился заговорить с новичком, некоторое время следил за ним, пытаясь вспомнить, что за душа приблудилась в наших родовых стенах, да так и не вспомнил никого и ляпнул наобум:

— Молодой человек! Вы что-то потеряли?

Тот оглянулся, ойкнул при виде прозрачного, трепыхающегося между полом и потолком старика, пустился бежать вдоль по коридору совсем так же, как это сделал бы при виде призрака живой человек.

Дедушка из всего этого заключил, что малыш скончался недавно и поспешил перекрыть новенькому дорогу с тем, чтобы тот, проскочив сквозь старика, понял, что же произошло с ним самим.

Но юноша при виде обогнавшего его привидения сиганул в окно. Хорошо, что был вечер, небо заволокло тучами, да и попал он во внутренний двор, прямо в гущу устраивающихся на ночь свиней, а то бы на солнце растаял и сгинул. Вот тут-то новое привидение и увидело, как одна из свиней с безразличным выражением морды сунула сквозь его лицо свое рыло, уткнулась в долбленую колоду с пойлом и стала чавкать, ничуть не заботясь о том, что острое ухо ее торчало прямо из глаза мальчишки.

Испуг юного привидения был столь силен, что он взлетел до самой стрехи Девичьей башни, там запутался в сопревшей соломе и, зарывшись в ней, долго плакал.

Когда же юноша оторвал голову от щелястых досок, то увидел рядом с собой две дюжины прозрачных мужчин и женщин в старинных прозрачных одеждах.

— Кто… вы? — спросил мальчик.

— Как и ты, — услышал в ответ. — Не обретшие покоя.

— Я… я умер?

Привидение молча закивали. Им всем был ведом ужас первого прозрения. Чувства, которые испытывало это юное существо, их не трогали, пришли они сюда вовсе не для того, чтобы успокаивать его, а лишь из любопытства: кто он, откуда взялся? Ведь никто в этом замке в последние месяцы не умирал. Призракам того времени ведь было еще не свойственно покидать место своей кончины и шататься из замка в замок, как это делают нынешние привидения.

— К… когда? — спросил между тем мальчик. Все привидения посмотрели почему-то на дядюшку Никколо.

Тот солидно откашлялся, потом, почесав клочковатую бороду, строго спросил мальчика:

— Кто ты? Назови свое имя.

Мальчик назвался.

Никто из привидений не слышал ни имени такого, ни фамилии.

Тогда он назвался пажом синьора Витторио Аламанти по имени Джованни — и только тогда дядюшка Никколо вспомнил про случай сорокалетней давности со спрятавшимся в тайнике похотливым юношей, и про то, что я еще вчера приказала открыть тайник в стене Девичьей башни, дабы достали слуги оттуда кости моего тринадцатилетнего возлюбленного и похоронили их.

— Стало быть, синьор Витторио приказал заделать камни вокруг тайной двери с такой тщательностью, что не только воздух не проник туда, но самый дух твой не сумел покинуть своего саркофага, — торжественно объявил старик, ибо в обществе привидений он вел себя совсем иначе, нежели в моем. — И лишь приказ синьоры Софии взломать дверь и найти труп позволил духу невинно убиенного отрока обрести свободу. И душа его первым делом бросилась на поиски возлюбленной.

Дядюшка Никколо сообщил о своем открытии почтенному собранию духов, и предложил всем вместе припомнить, кто и с кем совокуплялся пятьдесят лет тому назад (точнее пятьдесят четыре года и тринадцать месяцев), дабы точно знать: текла кровь Аламанти в жилах пажа либо он чужого рода-племени в этом замке.

Оказалось, что паж вполне мог быть сыном моего родного дяди Анжело, который как раз пятьдесят пять лет и один месяц тому назад затащил в постель жену какого-то городского дворянина, в течение двух недель наслаждался ее телом, а потом вернул мужу с кошелем золотых цехинов в придачу. Дворянин не вынес оскорбления, стал много пить вина, а спустя год встретил моего дядюшку по дороге из харчевни и всадил доброму Анжело целый заряд рубленой картечи в брюхо. Дядя скончался на месте, а дворянин исчез из нашего герцогства навсегда. Отец же взял себе пажа у вдовой дворянки — это помнили все. Или почти все…

Стало быть, как я теперь понимаю, отец мой был вовсе не таким уж негодяем и злыднем, каким он представлялся при его жизни. Хватило же щедроты души у него на то, чтобы разыскать поруганную его братом женщину, приютить ее ребенка, предоставив ему возможность жить на положении почти родственника в нашем доме. Быть может, даже был у отца тайный умысел приобщить племянника к таинству сокровенных знаний семьи Аламанти. Но по каким-то причинам мальчик ему не подошел, а тут как раз попалась ему на глаза я — прямой, так сказать потомок его личный — и отец предпочел меня… Теперь об этом я могу лишь догадываться.

Но привидениям было не до подобных рассуждений. Они достаточно долго пробыли на этой земле, видели такое, от чего у живых кровь застывала в жилах. Новенький был им лишь тем и интересен, что с ним можно было развлечься.

Какой-то из многочисленных моих пра — (то ли шесть раз, то ли восемь) живо смекнул, что за сорок замурованных лет разум пажа ничуть не изменился, что страстью ко мне он пылает прежней, что о своих новых способностях малыш пока ничего не знает, — и пра — решил подшутить.

— Синьор паж, — обратился он со старомодной учтивостью и глубоким поклоном, при котором снятая с головы шляпа подмела перьями пол. — Мы осведомлены о вашей пламенной любви к дочери хозяина замка. Синьорита София — девица прелестная и в высшей степени целомудренная. Между тем, как нам известно, она предоставляла вам кое-какие авансы, которые позволяют надеяться, что вы будете первым мужчиной, который проникнет в запретные чертоги этого прекраснейшего из женских тел. Ваша кузина, синьор паж, находится сейчас в комнате на первом этаже этой вот самой башни. Если вы не будете терять времени и поспешите туда, то сможете лицезреть во всей красе обнаженную плоть ее, страстно жаждущую быть обладаемой вами.

Старый пакостник, задумав какую-ни-то гнусь, говорил витиевато. Участник одного из первых Крестовых походов был он столь древен, что настоящее имя его давно забыли, а из-за того, что в бесчисленных рассказах о своем путешествии он что-нибудь всегда да добавлял, его звали все Победителем ста драконов.

Родственнички мои покойные, учуяв возможность позабавиться над новичком, тут же загалдели в поддержку старику и поспешили вслед за вконец растерявшимся пажом сквозь потолки и стропила вниз.

В коридоре у кухни все разом остановились и рассыпались по потолку, куда не доходил простенок, оставляя щель, сквозь которую могли они видеть печь и очаги с кухонной утварью, моего доброго повара Жана Дэбрюльи, которого привезла я из славящейся своими кулинарами Булони, трех кухарок и любящего здесь отдохнуть дроворуба. Еще там была огромная из стянутых ивовыми лозами дубовых досок кадушка, в которой по моему повелению служанки мылись один раз в неделю. Сегодня был как раз такой день…

Первое время, помню, купания эти вызывали у деревенских дур страх, протесты и жалобы падре, что, дескать, решила графиня обучить их ведовству и языческим обрядам. Но после того, как заметили они, что мужики стали к ним в постель лезть с большей охотой именно в первые дни после помывки, протестов я больше не слышала. Некоторые из служанок (мне передавали) додумались подмываться теперь ежевечерне, а кое-кто даже стал брить под мышками. Потными лошадьми теперь от служанок моих не воняет, как прежде, — и я уж тем довольна.