секунду не закрадывалась в наше сердце.

ДОН ПЕЛАЙО Вы полагаете, что у меня недостаточно благородная душа,

чтобы отпустить ее, если бы это зависело только от меня и не было бы клятвопреступлением?

То, что соединил Бог, человек не может разъединить.

Пауза.

В основе брака лежит не любовь, но соглашение.

Не ребенок, которого у меня нет, не общественное благо, но соглашение, обет, данный в присутствии Бога:

До самой смерти, до последнего дыхания должно длиться это соглашение, в котором все, что два существа способны дать друг другу,

Волей или неволей,

И то, что дала она мне, я не мог бы вернуть ей, даже если бы захотел.

ДОНЬЯ ОНОРИЯ Она ничего не просит, не жалуется, она мне ничего не объясняла, она молчит, и все время здесь со мной, вдалеке от мужских взглядов.

ДОН ПЕЛАЙО Это моя вина.

Да, вы, естественно, можете сказать, что это я дурно поступил,

Женившись на ней, я, старик, на ней, такой молодой, не понимавшей, на что соглашается.

ДОНЬЯ ОНОРИЯ Я не думаю о вас.

ДОН ПЕЛАЙО А я–то думаю о ней, и мне кажется, что все слова, которые я вам говорю, одно за другим, она слышит в тишине, там, где она находится сейчас.

Я любил ее. Впервые увидев ее, я весь словно переполнился солнцем, вся моя душа в единый миг устремилась из тумана навстречу ей, подобно волшебному чертогу, о существовании которого и не подозреваешь.

И отчего бы мне не поверить, что мой чертог явился, чтобы любовь вошла в него?

Я жаждал деяний, я был полон замыслов. И все это ждало ее. Где бы еще нашла она такой дом, чтобы принять ее?

Мой был готов, и фронтон уже положен на колонны.

ДОНЬЯ ОНОРИЯ Как ни хороша чужая крыша, человек всегда предпочитает ту, которую сам помогал ставить.

ДОН ПЕЛАЙО В том, что вы говорите, конечно, есть смысл.

Но не знал ли я лучше ее самой, что сделает ее счастливой? Был ли я таким несведущим в этой жизни, которую она не знала?

Кто лучше знает растение? Оно само, выросшее где попало, или садовник, который сажает его там, где надо?

Я видел ее, такую молодую, в чужом для нее Мадриде, без матери, с этим непутевым отцом, посреди пожирателей приданого.

И даже не знаю, что более принуждало меня жениться на ней — любовь или рассудок?

К тому же я тогда долго молился, и мне был дан знак свыше.

Вы, вероятно, знаете, что с детства я отдал себя под покровительство Божьей Матери, вручив ей ключи от моей души и от моего дома.

Это она научила меня “искать во всем успокоения”[31].

И именно душевный покой хотел я подарить этому юному созданию, для которого, казалось, оно и было предназначено, стоило ей только открыть навстречу свои лепестки.

Я хотел увлечь ее вместе со мной подальше от низменной, грубой и мертвящей оболочки вещей, которая не есть истина.

Что за важность, любит ли она меня? О том, что было у меня на сердце, достоинство не позволяло мне высказать, но весь мир Премудрости Божьей должен был все ей поведать за меня.

Что за важность, любит ли она меня, если я смогу сделать ей добро, если мне удастся научить одноединственное существо тому, что я знаю, и заполнить одно–единственное сердце радостью и знанием!

ДОНЬЯ ОНОРИЯ И все это привело к тому, что потерявшее голову создание спасается из своей тюрьмы на четвереньках, как зверь пробираясь сквозь ров и лесную чащу.

ДОН ПЕЛАЙО Почему она убежала именно так? Разве я не поселил ее в раю, окружив великолепными вещами?

ДОНЬЯ ОНОРИЯ Рай не предназначен для грешников.

ДОН ПЕЛАЙО Правда состоит в том, что я видел ее откровенно счастливой лишь в те суровые времена, что мы пережили с ней вместе в Африке.

ДОНЬЯ ОНОРИЯ Вы не дали ей детей?

ДОН ПЕЛАЙО Бог отказал мне в них.

ДОНЬЯ ОНОРИЯ По крайней мере, вы могли бы не отказывать ей в страдании.

ДОН ПЕЛАЙО Не достаточно ли моего?

ДОНЬЯ ОНОРИЯ Вы не она. Необходимо было, чтобы что–то раскрыло ее душу и тело, в котором мы задыхаемся.

Вы сказали мне, что хотели научить ее слышать, но что можно расслышать под этой оболочкой, которая с каждым днем становится все жестче и грубее?

Только сейчас, с тех пор как я дежурю у постели моего умирающего ребенка,

Начала я слышать лес, что окружает меня;

Треск ломающейся ветви, звон колокола из–за гор, что ветер приносит нам раз в год,

Вспорхнувшая птица, — как подолгу отзывается все это в моем сердце!

ДОН ПЕЛАЙО А меня, мои мысли, вы думаете, она расслышит их?

ДОНЬЯ ОНОРИЯ Да, я думаю, что впервые вашей душе удалось достучаться до ее.

ДОН ПЕЛАЙО Но какая иная мысль может быть у нее, кроме этого окна напротив, в которое она так жадно всматривается?

ДОНЬЯ ОНОРИЯ Вы не отсутствующий для нее, она остается вашей пленницей.

ДОН ПЕЛАЙО Значит, я убиваю того, кого она любит?

ДОНЬЯ ОНОРИЯ Это вы связываете руки ее молитвам.

Это вы отстраняете ее от Бога, и затыкаете ей рот, и запираете, как проклятую, в тюрьму бессилия и отчаяния.

ДОН ПЕЛАЙО Значит, давно пора было мне приехать.

ДОНЬЯ ОНОРИЯ Что вы собираетесь делать?

ДОН ПЕЛАЙО Разве вы не знаете, что я судья, обязанный давать разрешение каждой тяжбе, которая мне направляется?

ДОНЬЯ ОНОРИЯ Сударь, не делайте нам зла!

дон ПЕЛАЙО Вы полагаете, что я хочу ей зла?

ДОНЬЯ ОНОРИЯ Вашего блага я боюсь больше всего.

ДОН ПЕЛАЙО Поверьте мне, лучший друг виновного — ни один из ваших утешителей, ни его пособники, ни даже сам исповедник,

Но лишь один Судья, во власти которого дать ему возможность расплаты и тем самым освобождения.

ДОНЬЯ ОНОРИЯ И ничем иным, как смертью, увечьем, неволей, изгнанием?

ДОН ПЕЛАЙО Всего этого понемножку.

Не медом же и ласками лечить раненую душу.

К тому же я знаю иные способы, более сильные и тонкие, хотя и связанные с теми, что назвали вы.

ДОНЬЯ ОНОРИЯ И именно их вы привезли нам?

ДОН ПЕЛАЙО Разве я не муж ей? Не мой ли долг поддержать ее?

Оставлю ли я ее в агонии?

Я один знаю, что под стать этой благородной душе.

Я хотел заставить вас сказать все, что вы мне только что наговорили, и я хорошо все усвоил.

Не цветов и не фруктов ожидала она от меня, но бремени.