Довольно любопытный образ мыслей, которому, однако, можно подыскать некоторые оправдания.

С некоторых пор сторонники герцога де Гиза сочиняли сами или распространяли крайне оскорбительные для Беарнца памфлеты. Его оскорбляли повсюду, даже в церквах, где проповедники, кажется, ни одной проповеди не произносили без того, чтобы не обозвать его «сыном потаскухи» и «сутенером». Этот выразительный язык, редко употребимый в святом месте, очень забавлял простонародье, которое, ничего не понимая, как, впрочем, и всегда, в политической обстановке, по крайней мере от души веселились, слушая грубые шутки и ругань.

Надо сказать, что сторонники Лиги выражали свою злобу с одинаковой степенью развязности независимо от повода. Однажды на вечернем приеме у кардинала де Пеллеве месье де Сермуаз высказал предположение, что когда-нибудь Наваррец, возможно, отречется от протестантства и станет католиком. При этих словах прелат гневно прервал его:

— Уж не знаю, вдовец вы или женаты, — воскликнул он, — ко если вы таковым были или являетесь и при этом ваша жена занималась бы проституцией в настоящем борделе, приняли бы вы ее обратно, пожелай она вернуться? Так что ересь, мой любезный друг — это просто обыкновенная потаскуха!

Все эти оскорбления, когда ему о них сообщали его агенты-информаторы, страшно угнетали Наваррца, и в такие минуты он чувствовал себя особенно расположенным обратиться за помощью к врагам королевства и тем самым хоть немного успокоить свою злость.

В сентябре 1587 года немецкие войска, частично финансируемые английской королевой Елизаветой, вторглись в Лотарингию. И тут же Наваррец, одержавший к тому времени несколько военных побед в Пуату, приготовился двинуться навстречу союзникам.

Генрих III, которому с трех сторон грозили одновременно немцы, Лига и протестанты, задумал довольно смелый план, по которому собирался разом избавиться от всех своих противников. На Юго-Запад он отправил одну из своих армий под командованием «милашки» герцога де Куайеза, в надежде, что эта армия разобьет Беарнца и даст возможность герцогу де Гизу беспрепятственно пройти на Восток, а уж там герцога наверняка сомнут немцы.

Несмотря на отчаянные попытки лотарннгских принцев отбросить захватчика, 17 сентября немецкие войска подошли к французской границе, и провинция Шампань также оказалась оккупированной. Союзники Генриха Наваррского грабили, насиловали, поджигали и убивали всех, кто оказывал им сопротивление. Переправившись через Сену и Понну, они двинулись к Луаре, пересекли Берри, чтобы как можно скорее воссоединиться с армией протестантов, которая в это время была расквартирована в Пуату и в Сентонже.

Видя опасность и желая любой ценой добиться, чтобы встреча войск Лиги с войсками немцев произошла в Гатине (на севере Луары), Генрих III приказал тщательно охранять, а если понадобится, то и разрушить все мосты, переброшенные через реку на отрезке между Орлеаном и Шарите.

А тем временем герцог де Жуайез ускоренным маршем добрался до Пуатье, имея под началом восемь тысяч человек и две тысячи лошадей и желая дать бой Беарнцу, чтобы помешать его воссоединению с союзниками. Столь стремительное наступление встревожило Беарнца, и он срочно вернулся в Гиень, чтобы там набрать дополнительное войско.

Жуайез следовал за ним по пятам и вечером 19 октября оказался неподалеку от города Кутра, где остановилась армия гугенотов. Наваррец, который теперь чувствовал себя готовым принять бой, решил начать наступление на рассвете следующего дня.

За несколько часов до сражения глава протестантов, прекрасно понимая, что на двух арпанах близлежащего луга должна решиться его судьба, счел необходимым написать любопытнейшую прокламацию, которую сам же и зачитал своим солдатам при первых лучах наступающего дня:

«Друзья мои, на сей раз вас ждет добыча, непохожая на прежние трофеи: перед вами новобрачный[19], у которого в сундуках еще остались денежки от свадьбы; с ним рядом вся придворная элита. Смелее! Среди вас нет ни одного, даже самого маленького, кому бы не пришлось вскоре сидеть на самом большом ковре и есть из серебряной посуды. Кто усомнится в победе при виде таких смельчаков? Враги будут разбиты, я уверен в этом, видя, как вам не терпится сразиться; но при этом все мы должны помнить, что дело наше в руках Бога, который, зная и поддерживая справедливость нашей борьбы, поможет нам увидеть у наших ног тех, кому следовало бы нас чтить, а не сражаться с нами. Помолимся же Богу, чтобы он не оставил нас. Предстоящее сражение будет самым великим из тех, в которых мы с вами участвовали; слава его будет принадлежать Богу, ратная служба — королю, вашему государю, честь всем нам, а спасение — нашему государству».

И вот взошло солнце, осветив стоящие лицом к лицу два войска, и сражение началось.

С самого начала бой был жарким. Яростно нанося удары направо и налево, хватая противника за горло, разрывая на части, убивая на месте, обезглавливая, лигеры и гугеноты без устали уничтожали друг друга в течение нескольких часов. В конце концов войско Наваррца, хотя и меньшее по численности, добилось преимущества, и армия католиков обратилась в бегство, оставив на поле боя три тысячи убитых, в том числе четыре сотни дворян и самого герцога де Жуайеза.

* * *

Генрих III находился в Жиене, когда ему сообщили о победе протестантов. Новость привела его в оцепенение. Весь задуманный им план рушился. Мог ли он теперь надеяться на разгром де Гиза? После такой удачи Наваррец со всем своим войском двинется к Луаре, переправится через нее южнее Шарите, доберется до Монтаржи и соединится с немцами, которые пируют в ожидании его прихода.

Достаточно еще одной такой битвы, и преимущество будет окончательно на стороне гугенотов.

Генриха III охватила паника.

С лицом, искаженным нервным тиком, в состоянии крайней нервозности и страха, он три дня, 23, 24 и 25 октября, ждал, казалось, неизбежного, нового наступления. И вдруг 26 октября ему сообщают неправдоподобную новость: Беарнец на другой же день после победы в Кутра, вместо того чтобы продолжить победоносное шествие, вопреки всякой логике распустил все свое войско на целый месяц и возвратился в Нерак,

Что побудило Наваррца сделать подобный шаг? Оказалось, то же, что всегда определяло удручающее поведение мужчин и что, по всеобщему убеждению, не оставляет ни малейшего места разуму. Действительно, чтобы поскорее увидеть м-м де Грамон, к которой он внезапно воспылал неодолимым желанием, Беарнец добровольно отказался воспользоваться плодами одержанной победы.

Послушаем Сюлли. Будущий министр Генриха IV удрученно сообщает, что король покинул свою армию «из-за сильной любви, которую питал к графине де Гиш, и из-за тщеславного желания лично положить к ее ногам знамена, штандарты и прочие вражеские трофеи, которые он специально отложил, чтобы преподнести ей; предлогом для возвращения домой послужила его привязанность к сестре и к графу де Суассону; привязанность оказалась столь сильной, что уже через неделю все долгожданные плоды такой большой и важной победы были пущены на ветер…»