Кстати, последствий было хоть отбавляй, и он до сих пор не научился спокойно реагировать на собственное восприятие отдельных вещей.

Забавно. Забавно, как вдруг вылезли наружу все его человеческие качества, которые он веками подавлял из чувства долга. Его неуверенность, сомнения, страхи – всё это было так чуждо ему, так странно и так… по-человечески.

– А третье? – подстегнул его Ван Со.

– А третье… – Чжи Мон выпрямился, грустно улыбаясь. – Потому что это моя расплата за своеволие и помощь вам. За сделанный выбор. Вы же помните, как я говорил вам когда-то: за всё нужно платить. За каждый свой шаг.

– Но… как?

Улыбка звездочёта погасла, а губы скривились от мучительных воспоминаний.

Если честно, он полагал, что это будет как-то иначе. Гуманнее, что ли. Быстрее. Но нет…

В его жизни ещё не случалось такого, чтобы проводник становился человеком. Наоборот – сколько угодно, без каких-либо неприятных нюансов. А вот расстаться с бессмертием на его веку ещё никто не додумался. Он стал первопроходцем. И теперь был абсолютно уверен, что ещё раз подобного он бы не перенёс. И никто бы не перенёс.

Это произошло внезапно. Ночью. Вскоре после того, как он принял решение. Хорошо, что он был у себя дома, а не где-нибудь в сеульской полуденной толпе.

Чжи Мон помнил тьму, тисками охватившую его сознание, безжалостно давящую, горячую, сжимающую его до точки в Мироздании. Помнил паническое ощущение полного отсутствия воздуха и невозможности сделать вдох. Помнил неподвижность парализованных мышц и душный непреодолимый страх, а потом… Потом внутри него будто взорвалась сверхновая, опаляя каждую клеточку его тела, выжигая из неё бессмертие и исторгая крик из этой самой каждой клеточки, которая перерождалась, становясь иной.

А ещё были они – воспоминания, ощущения и чувства, которые столетиями копились внутри, в его сознании и душе. Все они со взрывом сверхновой разом исторглись из неведомых тайников, обрушились на него и едва не свели с ума.

Кажется, он кричал, надрывно, истошно, раздираемый на атомы невыносимой болью и жгучими воспоминаниями, лавой извергавшимися из самых глубин его разума. Корчился и изгибался дугой на полу, пытаясь избавиться от этой всепроникающей боли, переждать её, перетерпеть. Но не сумел, всё-таки потеряв сознание…

Кажется, когда он очнулся, то долго не мог продышаться и ощутить собственные руки и ноги. Его словно не было. И в то же время он был. Тогда его охватил безумный страх, что это отсутствие восприятия себя никогда не кончится, не оставит его, что он останется таким… бесплотным и беспомощным. Жутко, непередаваемо жутко!

Кажется, сообразив, что может наконец двигаться, он куда-то пополз, натыкаясь на стены и мебель, но куда и зачем – не помнил…

Не это ли испытывают люди, когда умирают? Не зря же говорят, что при смерти перед глазами проносится вся жизнь. А у него она была такой длинной, что он едва выдержал этот натиск.

Если да, тогда теперь – только теперь! – он наконец-то понял, как это – умирать.

Чжи Мон судорожно сглотнул и тыльной стороной руки вытер проступивший на лбу пот.

По крыше автомобиля громко барабанил дождь, возвращая его в реальность.

– И что теперь? – Ван Со пристально смотрел на него и по-прежнему не тратил время на сочувствие, мгновенно схватывая суть.

– Ничего, – пожал плечами астроном, стараясь размеренно дышать, чтобы прийти в себя. А потом достал термокружку и одним махом проглотил остатки её содержимого, ещё тёплого. – Буду жить, как все. Столько, сколько мне отмерено Небесами. Мой путь просто станет короче. Он сократится до одной человеческой жизни.

– Ты – человек?

– Я всегда им был, – усмехнулся Чжи Мон, – но… да, вы правы. Я – человек. И вы знаете, я не считаю, что потеря бессмертия – это такая уж жестокая кара за то, что я делал. И чего не делал. Скорее, я этого хотел. Поэтому… А чего вы ждёте, Ваше Величество? – вдруг встрепенулся он, не особо изящно меняя тему.

Он сунул руку в карман и бросил Ван Со связку ключей, которую тот поймал со своей обычной реакцией и ловкостью.

– Идите, – кивнул звездочёт во тьму за лобовым стеклом.

Лишь теперь Ван Со обратил внимание, что они остановились не просто на обочине трассы, а у ворот какого-то частного владения, скрытого за густыми кронами сосен и высокой каменной стеной.

Он перевёл вопросительный взгляд на астронома, и тот ободряюще улыбнулся:

– Идите, Со, вы достаточно ждали.

Чжи Мон впервые назвал императора так, и обоим это понравилось.

– Это…

– Это мой дом, – пояснил звездочёт. – Но на ближайшее время, на сколько хотите, он ваш и госпожи Го, вернее, Хэ. Она там. И, скорее всего, уже спит, впрочем… вы теперь и без меня разберётесь. Сами.

Огонь, вспыхнувший в глазах четвёртого императора Корё, был таким неистовым и таким знакомым, что Чжи Мон сперва непроизвольно отпрянул, а потом открыто расхохотался.

– Видели бы вы себя! – он осёкся и инстинктивно прижался к двери в попытке увеличить жалкое расстояние между сиденьями. – Только без рук! Пожалуйста, Ваше Величество. Ой, доктор Ван. Нет, Со всё-таки лучше… Теперь для меня это чревато, знаете ли.

Но Ван Со замер с приоткрытым от изумления ртом.

– Что вы так смотрите? – деловито поинтересовался Чжи Мон. – Я же обещал вам! Или вы подумали, что мы выбрались просто покататься? – Он потянулся и отстегнул ремень безопасности замершего в шоке императора. – Не теряйте времени, Со. У вас его теперь не так уж и много по сравнению с тысячелетием. Всего лишь одна человеческая жизнь.

– Мне хватит, – отозвался Ван Со, выходя из оцепенения. Он забрал с заднего сиденья сумку и открыл дверь. – Нам хватит.

– Не зарекайтесь, – хмыкнул звездочёт.

– Ни капли, – покачал головой император, с хищной грацией выскользнув из машины и склоняясь обратно к двери. – Потому что я её больше не отпущу.

– Знаю, – пробормотал Чжи Мон, оставшись один в салоне машины, где вдруг стало ощутимо легче дышать: напряжение, царившее здесь всю дорогу, растворилось в хлынувшей внутрь ночной прохладе, пропитанной дождём. А может, всё дело было в том, что источник этого напряжения покинул салон.

Чжи Мон открыл свою дверь и крикнул вдогонку Ван Со, который уже взялся за