— Приказываю вам именем Божьим.

Их не пришлось долго уговаривать. Оба, вероятно, израсходовали всю свою ярость с первыми же ударами и обрадовались возможности прекратить свару. Отступив друг от друга, драчуны опустили руки.

— В чем дело? — требовательно спросила аббатиса.

Все четверо заговорили одновременно.

— По очереди! — прикрикнула настоятельница, ткнув пальцем в более крупного темноволосого мужчину, лицо которого обезобразили синяки. — Ты Джо Кузнец, так? Рассказывай.

— Я поймал Тоби Питерсона на краже цыплят Джека Мэрроу. Он взломал дверь.

Мелкий бойкий Тоби имел повадки бойцового петуха. Губы его сочились кровью.

— Джек Мэрроу был должен мне пять шиллингов — это мои цыплята.

Кузнец возразил:

— Джек и его семья две недели назад умерли от чумы. С тех пор я кормил цыплят. Если бы не я, они бы уже подохли. Если кто и имеет на них право, так это я.

— Ну что ж, вы оба имеете на них право, — решила Керис. — Тоби задолжали, а Джо ухаживал за ними, так?

Драчуны несколько растерялись при мысли о том, что оба правы. Целительница продолжала:

— Джозеф, возьми одного цыпленка из клетки.

Питерсон поднял руки:

— Погодите…

— Послушай, Тоби, — оборвала его монахиня, — ты ведь знаешь, что я решу по справедливости.

— Спорить не буду…

Джо открыл дверцу и схватил за ноги тощего коричневого цыпленка. Тот завертел головой во все стороны, как будто ему было странно видеть мир не сквозь прутья клетки. Настоятельница продолжила:

— Теперь дай его жене Тоби.

— Что?!

— Неужели я обману тебя, Джозеф?

Кузнец неохотно вручил цыпленка хорошенькой, но угрюмой жене Тоби:

— Ну держи, Джейн.

Питерсон вопросительно посмотрела на Керис, и та подсказала:

— Поблагодари Джо.

Супруга драчуна хмыкнула, но подчинилась:

— Благодарю тебя, Джозеф Кузнец.

Монахиня продолжила:

— Теперь, Тоби, дай цыпленка Элли Кузнечихе.

Забияка с робкой улыбкой повиновался. Жена Джо Элли, которой предстояли скорые роды, улыбнулась:

— Благодарю тебя, Тоби Питерсон.

Они опомнились и начинали понимать, как глупо повели себя. Джейн спросила:

— А третий?

— Сейчас. — Аббатиса осмотрела зевак и кивнула робкой девочке лет одиннадцати-двенадцати: — Как тебя зовут?

— Я Иска, мать-настоятельница, дочь Джона Констебля.

— Отнеси цыпленка в церковь Святого Петра, отдай его отцу Майклу и скажи, что Тоби и Джо придут просить прощения за грех жадности.

— Хорошо.

Дочь Констебля взяла третьего цыпленка и ушла. Элли спросила:

— Может быть, вы помните, мать Керис, как помогли маленькой сестре моего мужа Минни, когда она обожгла руку в кузнице?

— Да, конечно. — У целительницы перед глазами стоял тот ужасный ожог. — Ей сейчас должно быть десять.

— Верно.

— У нее все хорошо?

— Все прекрасно, благодаря вам и Божьей милости.

— Рада слышать.

— Вы не зайдете на кружку эля, мать-настоятельница?

— С удовольствием, но я очень тороплюсь. — Монахиня повернулась к мужчинам: — Благослови вас Бог, и больше не деритесь.

— Спасибо, — кивнул Джо.

Керис пошла дальше. Тоби крикнул ей вслед:

— Спасибо, мать-настоятельница.

Не оборачиваясь, махнула рукой. По дороге целительница обратила внимание еще на несколько домов, взломанных, вероятно, с целью поживиться за счет умерших хозяев. С этим что-то нужно делать, подумала она. Но пока олдермен Элфрик, а Годвин исчез, работать некому.

В церкви Святого Петра аббатиса нашла мужа сестры в окружении каменщиков и подмастерьев. Вокруг штабелями лежали каменные плиты, рабочие готовили пол, рассыпая песок и разравнивая его палками. Элфрик при помощи сложного механизма — деревянной рамы со свисающей веревкой, на конце которой был привязан кусочек свинца, — проверял, ровным ли получался пол. Это приспособление, похожее на крошечную виселицу, напомнило Керис, как зять десять лет назад пытался повесить ее за колдовство. Сама удивилась, не почувствовав к нему ненависти. Строитель для этого слишком низок и мелок. Глядя на него, аббатиса не испытывала ничего, кроме презрения. Подождала, пока он закончит, и резко спросила:

— Ты знал, что Годвин с монахами собирается удрать?

Намеревалась застать его врасплох и по удивленному взгляду поняла, что Элфрик ничего не знал.

— Почему?.. Когда?.. А-а, сегодня ночью?

— Ты их не видел?

— Что-то такое слышал.

— Я видел, — заговорил один из каменщиков, оперевшись на лопату. — Как раз возвращался из «Остролиста». Было темно, но они шли с факелами. Аббат верхом, остальные пешком, но с грузом: винные бочонки, круги сыра и что-то еще, не знаю.

Керис уже сообщили, что Годвин опустошил кладовые братьев. Он, правда, не притронулся к сестринским припасам, хранившимся отдельно.

— Когда это было?

— Не очень поздно, в девять-десять.

— Ты говорил с ними?

— Просто пожелал спокойной ночи.

— Как думаешь, куда они направлялись?

Каменщик пожал плечами.

— Братья перешли мост, но я не видел, куда они свернули на перекрестке Висельников.

Керис повернулась к Элфрику:

— Подумай, за последние несколько дней не говорил тебе Годвин чего-нибудь, что, как теперь ясно, могло бы относиться к бегству? Может, упоминал какие-то города — Монмаут, Йорк, Антверпен, Бремен?

— Нет, ничего такого.

Олдермен помрачнел от того, что его не предупредили, и монахиня пришла к выводу, что он говорит правду. Если уж и Элфрик в растерянности, вряд ли настоятель посвятил кого-нибудь в свои намерения. Аббат бежал от чумы и, очевидно, не хотел, чтобы за ним отправился кто-то со смертельной болезнью за плечами. «Уезжай как можно раньше, как можно дальше и надолго», — говорил Мерфин. Беглец может находиться где угодно.

— Если ты что-нибудь о нем услышишь, да о любом монахе, пожалуйста, сообщи мне, — попросила Керис.

Элфрик ничего не ответил. Настоятельница заговорила громче, чтобы ее слышали рабочие:

— Годвин украл всю утварь. — Раздался возмущенный ропот. Люди считали владельцами драгоценной соборной утвари себя. Богатые ремесленники и в самом деле способствовали ее приобретению. — Епископ хочет вернуть ценности. Всякий помогающий вору, даже скрывающий его местонахождение, окажется повинен в святотатстве.