Тарасов некоторое время смотрел перед собой ничего не видящими глазами, очнулся от прикосновения.

– Они взяли ее? – с утверждающей интонацией спросил Гроза.

Тарасов кивнул.

– Кто?

– Не знаю. Велено приехать по указанному адресу… для переговоров.

Гроза хмыкнул, переглядываясь с Батоном.

– Может быть, это князь?

– Нет смысла гадать.

– Так давай съездим. Ребят вызывать?

– Я должен быть один.

– Хорошо, ты будешь один, а мы – где-нибудь поблизости. Куда ехать?

– В Серебряный Бор.

– Там моя девушка живет, – оживился Хан. – Я неплохо знаю те места.

– Отставить, – поморщился Тарасов. – Я пойду один. Выходите.

– Ты прямо сейчас поедешь?

– Мне дали время до семи часов вечера. Едем к воеводе, посоветуемся.

– Вот это правильно, нечего пороть горячку.

Хан и Гроза вышли.

Тарасов окинул взглядом гостиную Яны, представляя, как девушку хватали грубые руки, затыкали рот, связывали, выносили из квартиры, и дал в душе клятву убить всех, кто похитил его любимую ради своих гнусных целей.

Новогодняя ночь

Глубокой ночью в спящую деревню тихо въехала машина иностранного производства, но с костромскими номерами – «Опель»-фургон. Она остановилась у первого жилого дома, к крыльцу которого была протоптана в снегу узкая дорожка. Фары погасли. Хлопнула дверца. Из кабины выбралась на дорогу, укрытую недавно прошедшим снежком, темная фигура, сверкнул фонарь.

Скрипя снегом, фигура двинулась к дому, подсвечивая под ноги, постучала в дверь. Долгое время никто не открывал. Потом за дверью послышался старческий голос:

– Кого нелегкая несет в такую познь?

– «Скорая помощь», – буркнула фигура. – Нам нужна дача профессора Федорова.

– Не знаю никаких прохвессоров.

– Открой, дедушка, людям помочь надо.

Загремела щеколда, дверь приоткрылась. На пороге появился старик в наброшенном на исподнее тулупе, со свечой в руке. Свет свечи упал на фигуру, и стало видно, что это рыжебородый монах в черной рясе, отороченной мехом. На груди у него висел странный крест в виде человеческой фигуры с выпученными глазами на прямоугольной голове.

– У вас здесь живет ученый Федоров, – продолжал монах сиплым голосом. – Его жена заболела.

– Кажись, есть один вченый, – согласился старик, почесываясь. – Вторая изба с краю. Токмо он под Новый год уехал, кажись. Хоча, могеть быть, и приехал обрат.

– Приехал, приехал. Проспал ты, дед. А ты один живешь или с семьей?

– Дети в городе, старуха уехала к родственникам, один я нонича.

– Значит, второй дом с краю, говоришь?

– Там Граиха ране жила, да преставилася, царствие ей небесное. – Старик перекрестился. – А дочка Граихина хату-то и продала какому-то вченому. Труба у них новая и ворота крашены.

– Спасибо, дед. – Монах достал из складок рясы пистолет, выстрелил, проследил за падением тела, впихнул его ногой в сени и закрыл дверь. Вернулся к машине.

– Вторая изба с другого краю.

«Опель» двинулся дальше, урча мощным мотором, миновал центр деревни с магазином, освещенным фонарем на столбе. Остановился у хаты, купленной, по словам старика, «вченым». Из кабины вылезли на снег три фигуры: монах, женщина в дубленке и мужчина в камуфляжной форме. Подсвечивая под ноги фонарями, все трое направились к дому Федорова. Осмотрели замок на двери, потолкали ворота.

– Все закрыто, придется ломать, – проворчал мужчина в камуфляже.

– Окно выбей, – посоветовала женщина, закуривая.

– Соседи услышат.

– Уберем, если услышат.

Мужчина, увязая в снегу по колено, перелез палисадник и в три удара выбил раму ближайшего окна, скрылся в доме. Через минуту появился во дворе, загремел засовами, приоткрыл створку ворот.

– Заезжать будем?

– Нет, – коротко ответила женщина.

– Осторожнее, там внутри черт ногу сломит.

– Кот, обыщи хату, – распорядилась женщина. – Вдруг документы какие найдешь, чертежи или дискеты. Спиридон, загляни в сарай. Здесь тачка недавно стояла, может, бензин отыщется.

Мужчины разошлись.

Тот, кого предводительница отряда назвала Котом, включил фонарь и начал шарить по комодам, столам и шкафам в хате, то и дело наступая на какие-то лопающиеся под ногами зерна. Заинтересовавшись, он нагнулся, разглядывая рассыпанное по полу пшено.

– Что за хрень?!

Разогнуться и понять, что происходит, он уже не смог. В глазах вдруг потемнело, воздух застрял в легких, сердце остановилось. Он выронил фонарь, схватился руками за горло, попытался разорвать воротник комбинезона, не сумел и повалился на пол, судорожно царапая грудь ногтями. Попытался крикнуть, но изо рта вырвался только тихий хрип. Дернувшись несколько раз, он затих.

В углу комнаты сгустился мрак, бесшумно – несмотря на пшено на полу – переместился к упавшему, превратился в зыбкую человеческую фигуру. То ли призрак, то ли оборотень без плоти, поднял фонарь и направился к двери, обретая массу и форму того, кто только что умер от неизвестных причин.

Монах в это время включил свет в сарае, осмотрелся и вернулся к начальнице.

– Там действительно лаборатория, хламу полно, какие-то железные машины стоят, но бензина нет.

– Принеси канистру из багажника.

Монах послушно направился за канистрой.

Женщина в дубленке подошла к сараю, заглянула в распахнутую дверь. Ее внимание привлекла конструкция на верстаке, и она подошла ближе, разглядывая металлический шар с рычагами, опутанный проводами.

Что-то прошелестело за спиной, будто легкий сквознячок.

Она оглянулась, и на голову ей рухнул потолок…

Монах вернулся во двор с канистрой бензина в руке, никого не увидел и позвал:

– Хильда!

Никто ему не ответил. Только в сарае что-то стукнуло, послышались легкие потрескивания, словно по рассохшимся половицам шагала женщина в сапожках.

Монах кивнул сам себе, вошел в сарай, ища глазами спутницу.

– Вот, принес… – Он не договорил.

Перед ним в воздухе образовалась тень с глазами, в которых горел ледяной огонь приговора.

– Изыди, антихри… – Монах бросил канистру, попятился, доставая из-под полы рясы пистолет.

Но рука его вдруг перестала слушаться, ноги ослабли, стали ватными, в сердце вошла острая боль. Задохнувшись, монах прижал руки к груди, покачнулся и упал навзничь. Глаза его так и остались открытыми, полными предсмертного ужаса.