государственной деятельности были на более или менее одинаковом уровне с их состоянием у противника. Так, наряду с наличностью соответственных вооруженных сил государство должно сообразно с ними развить всю свою экономическую деятельность и опираться на правильную финансовую систему.

Положение это, по существу ныне бесспорное, — мировая война это вполне доказала — страдало, однако, своей общностью, так как никаких конкретных мер, направленных к достижению указанной цели, не заключало, а среди присутствующих членов правительства никакого отклика не встретило.

В конечном результате Четвертая Государственная дума в общем, несомненно, способствовала в период ее нормальной работы, т. е. до начала мировой войны, упрочнению конституционного строя в стране. При ней народное представительство все более становилось одним из важнейших факторов народной жизни. Текущая законодательная деятельность становилась все более немыслимой без деятельного участия в ней народных представителей. Лица, составлявшие правительственный аппарат, привыкли считаться с Государственной думой, приноровились к общей с ее членами работе в комиссиях и, ввиду все большего отсутствия сплоченности в Совете министров, при разномыслии между отдельными министрами стремились заручиться поддержкой членов Государственной думы для проведения своих предположений.

Это было, однако, не единение с правительством как с таковым, а лишь временные союзы с правительством отдельных ведомств. Так, благодаря наладившимся с членами Государственной думы отношениям министров: Кривошеина — земледелия, гр. Игнатьева — народного просвещения и Григоровича — морского, неизменно достигалось при содействии нижней законодательной палаты ассигнование всех необходимых средств для осуществления предположенных ими мероприятий. Наоборот, того тесного сотрудничества, которое в течение некоторого времени существовало между Третьей Государственной думой и правительством, сотрудничества, осуществляемого вследствие близости председателя Государственной думы Гучкова с председателем Совета министров Столыпиным, у Четвертой Государственной думы с главой правительства совершенно не было. Вследствие этого политическим фактором, влияющим не только на законодательную деятельность государства, но и на всю совокупность государственной политики, в том числе и на область управления, каким, несомненно, была Третья Государственная дума, Четвертая, безусловно, не была.

Вообще, отношение Коковцова к Государственной думе было формально корректное, но отнюдь не дружественное. Был к тому же довольно длинный период, когда председатель Совета министров порвал всякие отношения правительства с Государственной думой, причем произошло это, в сущности, по весьма ничтожному поводу, вызванному к тому же одним из лидеров правого крыла. Дело в том, что однажды при обсуждении в Государственной думе какого-то вопроса в присутствии председателя и некоторых членов Совета министров, если память мне не изменяет, положения об амурской пограничной страже, Н.Е.Марков ни с того ни с сего вдруг заявил: «А прежде всего не надо красть». Ни к кому в частности это заявление обращено не было, но из общего смысла его речи можно было понять, что оно относилось к правительству. Злые языки впоследствии приписывали эту столь же неожиданную, как и дикую выходку лидера правых тому, что Коковцовым незадолго перед тем была решительно сокращена субсидия, выдаваемая правительством на издание правой фракцией ультраконсервативной газеты «Земщина»[655]. Как бы то ни было, В.Н. Коковцов счел нужным обидеться и немедленно уйти из Государственной думы, уведя с собою и всех присутствующих членов правительства, и после того в течение нескольких месяцев ни он сам, ни другие министры, от которых он, очевидно, это потребовал, в Государственной думе не появлялись[656].

Ничего более несуразного представить себе положительно нельзя.

От правительства зависело обратиться к председателю Государственной думы с заявлением о принятии каких-либо репрессивных мер по отношению к употребившему непарламентское выражение члену Государственной думы. Еще проще было бы тут же самому войти на трибуну Государственной думы и потребовать от Маркова объяснений по поводу сказанных им слов, что, несомненно, исчерпало бы весь инцидент. Можно было, наконец, поступить так, как поступил Столыпин с членом думы Родичевым, сказавшим, что со временем веревку вешаемых будут называть столыпинским галстухом, а именно вызвать Маркова на дуэль, что, разумеется, кончилось бы, как это кончилось в инциденте с Столыпиным, принесением неосторожным оратором должных извинений[657]. Но вследствие слов, произнесенных отдельным членом Государственной думы, хотя бы слова эти и не встретили немедленного осуждения со стороны председателя Государственной думы, прекратить всякие отношения правительства с народным представительством — решение, столь же неожиданное, как и не государственное. Поза «ich bin beleidigt»[658] для правительства совершенно неподходящая. Но самое любопытное также то, что сама Государственная дума в течение довольно долгого времени не знала даже причины непоявления в стенах Государственной думы членов правительства, причем оно не обратило на это даже особого внимания. Когда же Государственная дума наконец поняла, что правительство ее определенно бойкотирует, то ей очень легко удалось этот бойкот прекратить. Способ был простой — президиум Государственной думы перестал ставить на повестку все дела, наиболее интересовавшие правительство, а именно все законопроекты, связанные с ассигнованием в распоряжение правительства каких-либо новых средств. Случилось так, что острее ощутил последствия такого образа действий Государственной думы морской министр Григорович. Осведомившись о причине задержки Государственной думой интересовавшего его представления и не получив, по-видимому, разрешения на личную явку в Государственную думу от председателя Совета министров, Григорович обратился за этим разрешением непосредственно к государю, который и не замедлил его дать. Тотчас после этого Григорович запросил Государственную думу о том, когда он может рассчитывать на обсуждение plenum'ом Государственной думы давно уже одобренного военной комиссией интересовавшего его проекта, заявив, что для его защиты он явится лично. В результате упомянутый проект был немедленно включен в ближайшую повестку и в присутствии Григоровича одобрен Государственною думою. Примеру Григоровича последовали и другие министры, а следом за ними пожаловал в заседание Государственной думы, как говорится, несолоно хлебавши, и В.Н.Коковцов.

Приведенный инцидент характеризует, однако, не только отношение председателя Совета министров к народному представительству, но и степень его власти по отношению к его коллегам, и нельзя потому удивляться, что на должности председателя Совета министров Коковцов, по существу, оставался лишь министром финансов и главою правительства отнюдь не был.

Возвращаюсь, однако, к работе Четвертой Государственной думы. Медленно, но прочно укрепляла работа эта правовые порядки в государстве и понемногу усовершенствовала отдельные отрасли его управления. При этом открытые конфликты ее с правительством становились все реже и борьба с ним все более превращалась в мирные переговоры и принимала характер сговора, а порой и торга. Вы-де уступите нам то и то, а мы вам дадим за это то и то. Прием этот удачно практиковался в Третьей Государственной думе, и его удачно продолжили в Четвертой. Одновременно борьба эта или торг уходили с трибуны Государственной думы,