Теперь до их слуха долетал отдаленный гул – это проснувшиеся Чудовища ходили по машинному отделению.

Аарон приблизил к губам мегафон.

– Слушай меня, мой народ! – прокричал он уставшим надтреснутым голосом. – Мы осуществили наш План. Мы все благополучно перебрались в пещеры космического корабля, который отправляется к звездам. У нас достаточно пищи и воды, и с момента отлета мы сможем долго не показываться на глаза Чудовищам. – Он умолк и, перед тем как продолжить, глубоко вздохнул. – Народ мой, это грузовой корабль. Он будет делать много остановок в разных мирах. И на каждой остановке будет сходить по группе, которой предстоит укрыться на планете и незаметно существовать там, пока число ее членов достаточно не возрастет. Повсюду, где живут Чудовища, может обитать человек. Он может благоденствовать в любом поселении Чудовищ, используя для себя все то, что изобретено Чудовищами. Мы узнали это здесь, на Земле, и тщательнейшим образом проверили.

Пол завибрировал от включившихся двигателей. Корабль всколыхнулся.

Аарон воздел руки над головой. Все попадали на колени.

– Вселенная! – восторженно вскричал Аарон. – Народ мой! Отныне Вселенная принадлежит нам!

Когда корабль набрал необходимую скорость и люди свободно смогли передвигаться, Эрик и другие руководители собрали свои группы и повели их в прилежащие коридоры. Мужчины выбирали места для своих семей. Женщины начали готовить пищу. А дети уже вовсю играли и бегали вокруг.

Удивительно, как быстро дети привыкают к новому месту жительства, и, глядя на них, все соглашались, что снова чувствуют себя как дома.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Первоначально этот роман был не более чем синопсисом, одним из нескольких, запрошенных в ранних 1960-х издателем, который был знаком с моими небольшими рассказами и которому они нравились. Он просил «парочку идей», и я представил свои предложения по двум романам, которые очень хотел бы написать. В последний момент, чтобы создать впечатление раскаленного восьмицилиндрового автора, я добавил к ним и третий, в значительной степени составленный так, как я его напечатал.

То, что редактор выбрал именно «Обитателей стен», было неизбежно. А остальные два сюжета он отклонил, назвав их чересчур сложными и даже лишенными интереса, зато «Обитатели стен» – ух ты! бинго! «Да, мы хотим его».

Я отреагировал на это с долей опасения – подобные заявления слышал уже не раз. Большинство редакторов ничуть не впечатляли сценарии работ, которые я очень хотел осуществить, – они почти всегда покупали полностью завершенные вещи, хотя я и писал их по тем же самым предлагаемым сценариям.

Но на сей раз… отказ от двух других сюжетов был столь решительным и пыл, с которым были встречены «Обитатели стен», казался столь неподдельным, что не возникло вопросов, какую именно книгу купит издатель.

Я ответил на это типичным для меня способом: впал в ступор. (Я использовал это для лекции, прочитанной моим студентам в Пенсильвании, говоря, между прочим, что убежден: Шекспир был лишь десятым лучшим писателем своего времени, остальные же девять страдали от писательского ступора.)

Разумеется, вступительная фраза не вызывала у меня сомнений: «Мэнкин насчитывал 128 жителей». В итоге, в очередной раз перечитывая Свифта, я наткнулся на цитату, относящуюся к путешествию в Бробдингнегг, и это дало мне достаточно материала, чтобы озаглавить и завершить первую часть «Обитателей стен», а также придумать названия для двух других частей.

Что касается формы будущей книги, я планировал нечто вроде плутовского романа – полное приключений путешествие с мошенниками и простофилями – или, по крайней мере, отчасти первоначальный план был таков. Разумеется, путешествие тоже может стать процессом взросления: мы наблюдаем превращение мальчика в мужчину. Но до сих пор я не писал романов!

Далее происходили разные вещи. Я продал первую часть романа Фреду Полу, новому редактору «Галактики». Эти деньги мне очень пригодились, но их было недостаточно, и я занялся рекламой. Затем то издательство, что собиралось опубликовать мою книгу, приняло решение избавиться от научной фантастики и, конечно же, от моего незавершенного романа. Я в то время писал неплохую публицистику и получал от этого удовольствие. В конце концов я оставил рекламу. Я занимался этим делом достаточно хорошо, чтобы довести до уровня автоматизма, но идеи босса оказались слишком фантастическими для простого НФ-писателя. И вот я попытался вернуться назад к своей книге.

Но мой телефон постоянно трезвонил, отвлекая меня от пишущей машинки (это было до того, как появился недорогой автоответчик). Моя жена Фрума, работавшая тогда редактором в «Харпер и Роу», обратила внимание на то, что я слишком легко завожу друзей, в числе которых были таксисты, подвозившие меня за десять кварталов, продавец пылесосов, по отношению к которому я испытал чувство вины, потому что у нас не было в доме ковриков, на которых он мог бы продемонстрировать свой товар, и женщины-юристы, разносившие по квартирам благостные петиции и моментально влюблявшиеся в меня, когда я говорил, что не могу их подписать, потому что являюсь сторонником только очень плохих вещей. Однажды вечером, когда мой ужин остыл потому, что я не успевал класть телефонную трубку на рычаг, жена покачала головой и сказала: «Вот ты и сделал это, Фил. Ты исчерпал Нью-Йорк в качестве места для жизни». Я возражал. Я чувствовал, что должен быть какой-то способ даже для такого недотепы, как я, чтобы продолжать писать и жить на Манхэттене. Я решил завести офис или некий писательский эквивалент оного.

Вскоре на глаза мне попалось объявление о комнате без мебели – с туалетом в коридоре, – располагавшейся над дешевым магазинчиком на Шестой авеню, всего лишь в трех кварталах от здания Общественной библиотеки. За нее просили (помните, дело происходило в 1960-е?) двадцать восемь долларов в месяц. За добавку в пять баксов они разрешили пользоваться телефоном для звонков по городу. Я поблагодарил их и отказался. Нетушки. Никаких телефонов.

Вместе с Фрумой мы втащили койку, кресло и стол для пишущей машинки вверх по лестнице и в комнату. Мы узнали, что хозяин магазина одежды завершает свой рабочий день в 6.30, опуская железную решетку на вход – и разблокировать ее возможно только извне. Черного хода в здании не было. Мы решили, что это место идеально мне подходит.

«Ты, главное, – сказала Фрума, – не забывай поесть до закрытия магазина. И не вздумай заводить друзей среди магазинных клерков или поддерживать приятельские отношения с дежурящим на углу полицейским. Ты должен писать, писать и писать».

«А ты приходи навещать меня, – напомнил я жене. – Одно оконце в комнате как раз выходит на улицу. Даже после закрытия ворот я могу кричать тебе сверху».

«Ты только пиши, – сказала она. – Пиши свой роман».

«Все хорошо и замечательно», – думал я ночами, лежа на кушетке и считая желтые трещины в штукатурке потолка. Но все же, все же, о чем должен быть этот роман? Я понял, что не могу продолжать писать, если написанное не имеет важного значения, как минимум для меня самого.