пропеллеры; пулеметы – и к ним несоответствующие ленты; орудия – и к ним неразрывающиеся шрапнели и гранаты. Однажды они прислали тридцать шесть грузовых пароходных мест. Оказалось – фехтовальные принадлежности: рапиры, нагрудники, маски, перчатки. Спрашиваемые впоследствии англичане с бледными улыбками говорили, что во всем виноваты рабочие-социалисты, которые-де не позволяли грузить материалы для борьбы, угрожающей братьям-большевикам.

Англичане обещали американское продовольствие для армии и для петербургского населения; обещали добавочный комплект американского обмундирования и белья, на случай увеличения армии новыми бойцами, переходящими от большевиков. И действительно, эти обещания они сдержали. Ревельские склады, интендантские магазины, портовые амбары ломились от американского хлеба, сала, свинины, белья и одежды; все эти предметы служили предметом бешеной тыловой спекуляции и растрат. В Белую армию разновременно влилось около двадцати тысяч красных, солдат и жителей-добровольцев, но все они были разуты, раздеты и безоружны. К тому же их вскоре нечем стало кормить. А английский представитель в Ревеле Мэрч (или Гоф?) уже сносился по телефону с петербургскими большевиками.

Несмотря на то что железнодорожный мост через Нарву, разрушенный большевиками, был восстановлен в середине наступления, продовольствие просачивалось тоненькой струйкой, по капелькам. Не только жителям пригорода невозможно было дать обещанного хлеба – кадровый состав армии недоедал. На требование провианта из тыла отвечали: продовольствие предназначено для жителей Петербурга, после его очищения от большевиков, и мы не смеем его трогать; изыскивайте местные средства. Удивительная рекомендация: снимать одежду с голого.

Лучше бы англичане совсем ничего не обещали, чем дать обещание и не исполнить его. Голодного не насытить хлебом из папье-маше, жаждущего не напоить морской водой.

Северо-Западное правительство было бессильно. Из него, вскоре после его основания, вышли покойный ныне В.Д. Кузьмин-Караваев, А.В. Карташев и М.Н. Суворов, возмущенные обращением англичан Мэрча (или Гофа) с русскими людьми и русскими интересами. В 1920 году они втроем выпустили брошюру о Северо-Западном правительстве, которую, несмотря на ее деловую сухость, ни один русский не может читать без волнения и гнева. Но авторы ее не могли сказать всего до конца. В послесловии они упоминают, что многих вещей им в теперешние дни нельзя писать, но что они непременно вернутся к ним при других обстоятельствах. Так и не вернулись.

После этого ухода состав Северо-Западного правительства оказался ничтожным. Но остался в нем до конца событий один человек, принимавший горячо и близко к сердцу тяжелую судьбу армии, а также боли, нужды и лишения беженцев. Это – С.Г. Лианозов. Спокойствие его, выдержанность и независимость умели пробивать эгоистическое равнодушие англичан, и за все, что он сделал для русских, глубокая ему признательность.

Северо-Западная армия изнуряется и тает в бесчисленных боях. Все резервы пущены в дело. Инициатива переходит в руки красных. Дивизия генерала Дзерожинского – последний ресурс – подкрепляет правый фланг фронта, но большевики делают на левом прорыв наших войск у Кипени. Ликвидация прорыва поручается генералу Перемикину.

Он с Талабским и Семеновским полками спешно перебрасывается с правого на левый фланг. Он присоединяет к себе в ударную группу еще два полка и два французских танка «Бебе», только что привезенных из Финляндии. Перед вечером (27-го) занимает Первелево, вечером того же дня комбинированным обходом занимает Кипень и шлет в Витино вслед обходной колонны большевиков Конно-Егерский полк. Затем бои в Каскове, Сокули, Волковицах. Приходит на помощь Родзянко с танковым десантным батальоном и со своей личной сотней. Удивительный был воин Родзянко. Он как будто бы, после момента, когда Юденич перенял у него главнокомандование, нигде не состоял и никому не подчинялся. Но едва стоило какой-нибудь части, исполнявшей почти несбыточное назначение, очутиться в тяжелом положении, он каким-то чудом являлся на помощь со своей сотней и с прихваченными по пути вспомогательными средствами. Правда, был он по натуре великолепный и нетерпеливый всадник.

Далее идут Малково, шоссе Кипень – Гатчина, Ропша, куда Перемикин врывается на плечах большевиков и захватывает грузовик, орудия и 400 пленных. Затем Высоцкое и Высокая. Генерал Перемикин надеется занять к утру Красное. Но вдруг несчастные события на правом фланге заставляют штаб дать Перемикину распоряжения прекратить всякие операции против Красного Села и принять участие в общем отступлении.

Перемикин телеграфировал главнокомандованию: «Передо мной свободная дорога на Петербург. Войду без препятствий». Второй приказ из штаба, и разъяренный лев подчиняется.

Талабский полк покидает Гатчину после всех. Он обеспечивает мелкими, но частыми арьергардными атаками отступление армии и великого множества беженцев из питерских пригородов. Наступает зима. У Нарвы русские полки не пропускаются за проволочное ограждение эстонцами. Люди кучами замерзают в эту ночь. Потом Нарва, Ревель и бараки, заваленные русскими воинами, умирающими от тифа. В бараках солдаты служили офицерам и офицеры солдатам. Но это уже не моя тема.

Я только склоняю почтительно голову перед героями всех добровольческих армий и отрядов, полагавших бескорыстно и самоотверженно душу свою за други своя.

А. Юденич281

Воспоминания282

После захвата власти большевиками мы перебрались на квартиру, в то время свободную, адмирала Хоменко на Каменоостровском проспекте, в доме Страхового общества «Россия». В доме была масса различных большевистских учреждений. Соседство было не из приятных. Но старший дворник, когда мы переезжали, сказал Н.Н.[5] «Генерал, будьте покойны, мы вас убережем».

По приезде в Петроград Н.Н. пошел в Государственный банк, чтобы взять какую-то сумму денег из своих сбережений. Чиновники, узнав, что пришел генерал Юденич, обступили его, горячо его приветствовали и посоветовали немедленно взять все деньги на руки, где бы они ни были, продать недвижимость и сохранять все у себя. Тогда мы продали дом в Тифлисе и земли в Кисловодске. Насколько был полезен их совет, мы поняли только впоследствии, когда оказались в эмиграции. Средства эти дали возможность и нам жить, и многим… многим помочь.

* * *

Н.Н., назначив Ликвидационную комиссию и передав командование Северо-Западной армией генералу Глазенапу, приехал из Нарвы в Ревель за мною, чтобы уехать из Эстонии. Накануне нашего отъезда в Гельсингфорс вечером собрались наши друзья. Когда они ушли, распрощавшись с нами и пожелав нам счастливого пути, вдруг раздался стук в дверь. Я не хотела открывать, но слышу голос хозяйки гостиницы: «Госпожа Юденич, вам надо открыть дверь, так как здесь прокурор и эстонская полиция». Я открыла дверь, и в комнату ворвалось с десяток партизан Балаховича с ним во главе, в эстонской форме, так как они в свое время дезертировали из Северо-Западной армии к эстонцам. Я спросила, что им нужно. Балахович на это ответил: «Мы приехали просить генерала проехать с нами в ближайшее