В сумке она нашла ключ. Ну зачем она таскает с собой так много барахла? Джан попыталась вставить ключ в замок, но у нее тряслись руки. Она глубоко вздохнула, потом успокоилась и обеими руками вставила ключ в замок.

Сэм был дома один. Джан не отреагировала, если бы он находился в компании какой-нибудь девчонки. Ей уже все было безразлично. Сэм лежал на софе, рука на глазах, текст сценария на груди. Какой-то свеженький фильм для какой-нибудь другой женщины, которую он тоже погубит.

– Ты, вшивое дерьмо! – закричала Джан.

Сэм подскочил на софе и отбросил в сторону текст сценария.

– Боже мой! Джан! Мери Джейн! Послушай, я знаю, что ты собираешься сказать…

Он дышал как после марафонского забега. Отлично, она испугала его. Она хотела его испугать.

– Нет, ты не знаешь, мерзавец!

– Эй, – он стоял, тяжело дыша и протянув вперед руки, обращенные вниз ладонями – жест Будды, успокаивающего воду. – Не нужно…

– Ты, подонок, не смей мне говорить, что нужно, а что нет, и как мне себя вести! Ты лживый ублюдок!

– Это ты лгала! Я…

– Я видела фильм!

У него хватило ума на секунду замолчать. Джан смотрела, как Сэм пытается дышать ровнее. Старый актерский трюк. К черту его и его трюки!

– Джан, у меня не было выбора. Фильм не удался. Я подвел Эйприл. Я подвел тебя. Только так можно было все спасти. И, – он остановился на мгновение, – раз ты его видела, то уже преодолела свое…

– Отвращение?

– Нет, удивление, и наверняка понимаешь, что все это работает. То, как я режиссировал эпизоды с твоим участием…

– Ты режиссировал мои эпизоды? Ты трахнул меня, как двадцатидолларовую шлюху. И не оскорбляй меня разговорами о том, что мне это понравится. И ты не мои эпизоды режиссировал. Я не была проинформирована об этих съемках, и не имею к ним ни малейшего отношения. Это были парочка дублеров, Майкл Маклейн и тюбик глицерина!

– А зачем было бы тебя спрашивать? Ты бы не согласилась. Да мы и не были в настроении вести переговоры.

– У вас нет такого настроения и сейчас.

Джан на минуту замолчала и почувствовала, как остывает ее гнев. Она бросила сумку и чуть не села на пол от охватившей ее слабости. Но Джан не хотела показать свою слабость. Она хотела быть сильной, злой и страшной, а потому сузила глаза, понизила голос и молча двинулась на Сэма. Сэм попятился.

– Ты предал меня, а я, как последняя дура, обвиняла в этом себя. Когда-то в Нью-Йорке я думала, что, будь я посимпатичнее, или добрее, или сексуальнее, или более понимающей, ты не сбежал бы от меня из Нью-Йорка и не отдал бы мою роль Бетани. – Она обошла диван, а Сэм все пятился и пятился. – Я во всем винила себя! Но как же ты сейчас оправдаешься? Теперь-то я и красивее, и добрее, и сексуальнее. Какова же причина твоего предательства на этот раз? Ты ведь знаешь, я хотела быть серьезной актрисой. Ты знаешь, насколько важна эта картина для меня, для моей карьеры…

Сэм прислонился спиной к камину.

– Всегда ты! – заорал он. – Всегда ты и то, что ты хочешь, как тебе больно, как ты себя чувствуешь, как это важно для твоей карьеры. А что же я? Я думал, что ты меня любишь. Но ты даже не сказала, кто ты на самом деле. Ты заставила меня полюбить тебя, а от этого фильма зависит моя карьера. Ты думаешь, может быть, что мне дадут снять хотя бы еще одну картину, если сорок миллионов долларов будут спущены в унитаз? Ты-то думала о моих чувствах? Я должен был спасать картину! И я спас ее.

– Но какой ценой, Сэм? – Джан пристально смотрела на него. Он конечно же признает, что сделал подлость.

– «Последнее танго в Париже» не повлияло на карьеру Брандо. Боже мой, он совершенно безнадежен.

– Нет, – горько рассмеялась Джан. – Ставки мужчин только растут, когда они трахают женщин на экране. Но что стало с Мари Шнайдер? Разве она не покончила жизнь самоубийством?

Джан повернулась, подняла сумку и пошла к выходу.

– Я люблю тебя, Джан! Я хотел жениться на тебе!

Она остановилась, сердце ее глухо забилось. Потом Джан медленно повернулась.

– Подходящее ты выбрал время для того, чтобы сказать мне об этом. Только почему твое предложение звучит как угроза?

– Умоляю тебя, прекрати этот разговор, пожалуйста. Если бы твое лицо не было столь невыразительно на экране, мне не пришлось бы сделать этого. Я работал с тем, что у тебя есть, а у тебя не так уж и много.

– Значит, опять я виновата!

– Виновата – это детское слово.

– Я не слышу слово «вина» от тебя. Я не слышу ни слова извинения, ни раскаяния, не вижу, чтобы тебя мучали угрызения совести. Все, что ты делал, было необходимо, было правильно. Ты чувствуешь себя отлично? Ты рад, что так поступил со мной?

Сэм замер. Он смотрел на нее, и глаза его были полны ярости, он смотрел прямо на нее, но вдруг, впервые за весь разговор опустил глаза, потом повернул голову в сторону спальни. Потом он снова взглянул на Джан.

– Я не предал тебя, – сказал он. – Я никогда никому не говорил о твоих шрамах.

– Благодарю тебя! – усмехнулась Джан, бросила ключи на пол и вышла.

Джан стояла под палящим солнцем рядом с домом Сэма, построенном в дурацком стиле, подражающем особнякам в Санта-Фе. Она вдруг поняла, что ей некуда идти, не с кем говорить, не с кем поделиться своим кошмаром.

Если бы только Май была жива! Если бы только можно было пойти к Май, выпить с ней стакан пива, поплакать с ней и посмеяться. Джан села в машину и поехала, пока скорость не достигла семидесяти миль в час. Куда она могла бы пойти? К кому бы она могла обратиться? Возвращаться в мавзолей, который считался ее домом – просто невозможно. Она умрет там.

Оставалось лишь одно. Джан поехала на восток, в сторону Долины. Через сорок минут она затормозила перед воротами, и охранник сразу же ее узнал. Он поприветствовал ее, потом позвонил в дом, пока Джан ожидала в машине. «Пожалуйста, Господи, пусть хотя бы она будет дома», – молилась Джан. Охранник повесил трубку и сказал, что Шарлин встретит ее у дверей.

Джан ехала уже по аллее. Навстречу ей вышла Шарлин и радостно ее приветствовала. Девушка наклонилась к дверце машины и сказала, улыбаясь:

– Как хорошо, что ты приехала. Я так рада тебя видеть!

Джан разрыдалась, слезы лились в три ручья и она, обессиленная, опустила голову на рулевое колесо, вцепившись в него обеими руками, чтобы хотя бы усидеть на месте.

– Джан, милая, что случилось? – Шарлин распахнула дверцу, но Джан даже не могла сдвинуться с места. – Выходи, выходи, хорошая моя, – мягко уговаривала Шарлин, пытаясь оторвать руки Джан от руля. – Выходи скорее из машины и пойдем в дом.

Но Джан еще несколько минут могла только сидеть, вцепившись в рулевое колесо, и плакать.